Свет дня

Первое правило полицейской работы: не ввязывайся. Не допускай случившееся до себя. Тут есть своя красота: дело принадлежит к ведению полиции и, значит, имеет к тебе прямое отношение – и в то же время тебя не касается. Осматриваешь место, ведешь расследование – и только. Иначе как ты будешь работать? Своя красота: ты не затронут, защищен. Твой пожизненный мандат: я полицейский. Я из полиции, пропустите.

То же самое у Боба – в его мире. Необходимая отрешенность, необходимая сталь. Я всего-навсего ваш гинеколог. И, разумеется, они ему доверяли – его женщины. Профессионал. Надежные руки. Они рассказывали ему интимные вещи. Иной раз даже, когда ситуация этому способствовала, могло возникнуть – ему ли не знать – нечто большее, чем доверие.

Но не ввязывайся, не ввязывайся.

Они, наверно, тоже благодарили его даже за плохие новости. Сидел перед ними с рентгеновским снимком в руках, с результатами анализов. Но у него не было в запасе оговорки, какая есть у бывшего полицейского, у недобросовестного полицейского. Не обязательно давать этому ход, это может остаться здесь, у меня. Мы можем даже все уничтожить.

Есть вещи, которых лучше не знать.

Я так и не сказал маме, что мне давно все известно. Этого по крайней мере ей узнать не довелось. Она услышала только последние слова отца. Последние хрипы. Мой родной отец умирал, но был момент, когда я готов был его придушить.

Как я расскажу Саре? Что даже после того, как мысль пришла мне в голову, я продолжал сидеть в машине. Как будто на плечо легла чья-то рука, чужая рука: оставайся на месте.

Тебя не касается. И ты теперь даже не полицейский. И о том, что ты здесь был, никому знать не обязательно. За тобой никто не наблюдает.

И даже добросовестные полицейские иногда опаздывают.

Как я ей расскажу? Что я выскочил из машины, увидел его – и сердце у меня прыгнуло. «Сердце прыгнуло»: слова. Что меньше чем за час до того, как она его убила, я обрадовался ему, возликовал от мысли, что он скоро будет ее.

И, конечно, новости – рентгеновский снимок, анализы, результаты осмотра – иногда бывают и хорошими. Власть, которую тогда чувствуешь. Свет, которым озаряются их лица. Все нормально, порядок, можно не волноваться.

Чего еще я мог желать, кроме как посмотреть до конца, убедиться? Потом исчезнуть, как Кристина, улетевшая в Швейцарию.

Чему я обрадовался? Своему собственному освобождению?

56

Еду по Бичем-клоуз. Как будто я – это он, Боб Нэш два года назад.

Ничто на этот раз меня не останавливает, никакой невидимый барьер. И его ничто не остановило, хотя надо было остановить. Полосатую ленту протягивают после события.

Темень, тишь. Десять минут шестого – а кажется, что глубокая ночь. Освещенные окна за живыми изгородями и калитками точно пятятся от меня.

Знает ли улица, помнит ли? Этот вечер, этот самый вечер два года назад. Дом четырнадцать. Давайте-ка двери на замки, никого не впускать – на всякий случай.

Но тогда все, конечно, было по-другому, все было наоборот. Она ждала его – она ждала и ужин ждал на этой их замечательной кухне. Нельзя запереться от того, что внутри.

Или забыто? Сознательно изъято из памяти, из архива? Пропавшее досье. Нет, это не здесь. Вы обознались.

Улицы в Дубровнике. Улицы хорватских деревень. Стены, дворы, площади. Да, это произошло здесь.

Так или иначе, за два года улица меняется. Люди въезжают, выезжают. Память тускнеет. В какой-то момент, не сразу, новоприбывшему, может быть, говорят: «А вы не знали?..» Но жизнь идет своим чередом.

Даже сам четырнадцатый номер. Он ведь не стоит пустой, как заклейменный дом, как дом, на котором проклятие. Его даже довольно быстро удалось продать. Я знаю. Низкая цена ради ускорения. Нормальная практика. Соблазнительное предложение – такая улица, такое престижное место. Работа риэлтора, его проблема. Правда, прошел уже не один месяц. И как бы то ни было, покупаешь – смотри, на то и глаза.

Но сначала дом надо было освободить – сделать, официально выражаясь, «пустым домовладением». Необычная работа для меня, не детективная (и бесплатная). Однако мало ли чем приходится заниматься. Правил нет. Мало ли о чем тебя могут попросить...

Я действовал как ее доверенное лицо. Она была осуждена за убийство, но это дела не меняло. Я был ее агентом – личным агентом, не агентом по недвижимости. Был, и остался, и всегда буду. Получил инструкцию – взять ключи от дома.

Из родни – только сын. В Америке, в Сиэтле. Приезжал на похороны отца и на суд, на котором матери дали пожизненное. Потом улетел обратно. Умыл руки, как говорится. А что ему было делать? Если мать...

Узнать, что отец взял в любовницы хорватскую беженку, – уже приятного мало. Мог, впрочем, так и не узнать...

Но теперь это был его дом – ему и пришлось от него избавляться. С материнским имуществом. Он дал ей разрешение (письмо адвоката), я получил от нее соответствующие инструкции. Его имени не называл – знал, что не надо. Майкл...