Свет – это мы

Когда включился свет, я закрыл лицо руками, потому что оказалось, что предыдущие пятнадцать минут я плакал. Понадобилось некоторое время, прежде чем я смог взять себя в руки, и я был благодарен своим друзьям, которые продолжали ждать меня в фойе. Прошло, как мне показалось, еще минут десять, и тут у меня в кармане зазвонил телефон. Я нажал на кнопку видеозвонка, и мы с Эли впервые за последние четыре года посмотрели друг другу в глаза.

– Судя по слезам, фильм получился отвратительный, – сказал он, но сразу улыбнулся, и его уверенная улыбка объявила мне, что Эли больше не мальчик.

Я путался в словах, но Эли пришел мне на помощь и взял большую часть разговора на себя. Он рассказал мне о премии, которую получил за фильм, и о полезных знакомствах, которые успел завести, и вообще поделился со мной разнообразными чудесными обстоятельствами, которые он сам для себя устроил в Калифорнии.

Потом он напомнил мне, что в фойе меня ждут люди и что он не станет меня больше задерживать, но хотел бы задать мне на прощание один вопрос.

– Чисто теоретически, если бы вдруг оказалось, что кто-то уже взял вам билет, – сказал он, – и кроме того случайно обнаружилось бы, что все ваши друзья, включая прелестную мисс Джилл, летят тем же рейсом, – как вы думаете, могли бы вы в таком случае посетить мой выпускной вечер?

Я кивнул и принялся перебирать в голове, кто же это мог купить для меня билет, но не успел как следует обдумать этот вопрос, потому что оказалось, что вокруг меня в Большом зале расселись зрители, и более того, многие из них уже жевали попкорн, хотя времени было всего половина одиннадцатого утра. Потом наше внимание было приковано к фильму ужасов, и Выжившие издавали радостные вопли, когда на огромном экране появлялись их персонажи. Фильм оказался гораздо более топорным и смехотворным, чем мне представлялось, но под аплодисменты, свист и смех моих друзей и соседей во мне зародилась непоколебимая уверенность, что мы смотрели мой самый любимый фильм на свете и что никогда в жизни мне больше не будет даровано настолько счастливое кинематографическое переживание.

Ближе к концу, когда чудище и мой персонаж получают медали из рук мэра в исполнении Джилл, я поднял голову и попытался разглядеть над собой нарисованных ангелов, но они терялись в широком луче света, натянутом между проектором и экраном.

Тогда я подумал: «Это мы. В этом луче света – мы, сидящие в этом зале, и многие другие жители города Мажестик».

Мы.

Свет – это мы.

В настоящий момент – когда я допечатываю заключительные слова этого письма в свой компьютер – я нахожусь внутри самолета. Как я уже упоминал, больше я писать Вам не стану. Более того, когда этот документ прочтет Финеас, по всей вероятности больше никто в мире его никогда не увидит.

Джилл уснула рядом со мной. Ее голова прислонилась к моему правому предплечью. Она обычно спит довольно крепко, но я все равно стараюсь осторожнее перебирать пальцами, чтобы не совершать резких движений. С нами здесь также все Выжившие, кроме Сандры Койл, исполняющей губернаторские обязанности. Марк и Тони сидят в первом классе, в неге и роскоши. Бесс и Исайя заняли места через проход от нас и тоже крепко спят. Мы направляемся в Лос-Анджелес, чтобы стать свидетелями вручения Эли университетского диплома.

Чисто по вдохновению, когда мы с Исайей вытирали руки в туалете в аэропорту, я задал ему вопрос, нельзя ли было бы устроить мне встречу со школьной комиссией, с целью прослушивания на мою прежнюю должность. Он уточнил, всерьез ли я, и когда я подтвердил, что да, всерьез, он завопил: «Работа ждет!» – так громко, что все присутствующие немедленно обернулись и уставились на нас.

На прошлой неделе я утащил одно из колец Джилл и отнес к ювелиру, чтобы он снял с него мерку и быстро сделал колечко для помолвки. Оно лежит сейчас у меня в кармане. Вчера я позвонил мистеру Данну и испросил его благословения, на что он ответил, что это теперь не принято, поскольку женщины больше не являются собственностью своих отцов, особенно же пятидесятилетние женщины по отношению к своим семидесятилетним приемным отцам, но что ему тем не менее очень приятно. Дальше он сказал, что они с миссис Данн не могут понять, что мне так долго мешало. А потом добавил:

– Формально принимать тебя в семью не обязательно. Ты – наша семья уже порядочное время.

Я также пытался спросить разрешения у Дарси, посещая ее могилу чуть ли не ежедневно, но не смог заметить никакого знака, который сказал бы мне, что моя покойная жена выдала нам свое благословение. Как Вы догадываетесь, оно представляет для меня гораздо большую важность, чем согласие мистера и миссис Данн.

Всякий раз, когда мы с Дарс читали в новостях или слышали в разговорах о какой-нибудь катастрофе, она хватала меня за руку и говорила:

– Не вздумай умереть раньше меня, Лукас. Я не собираюсь жить без тебя, ясно?