Свет гаснет

Ответом ему были вздохи облегчения, на фоне которых ясно прозвучал дискант Уильяма Смита, сказавшего:

— Он понес заслуженное наказание, правда ведь, мисс Гэйторн?

V

Когда Перегрин сделал актерам замечания и исправил их ошибки, труппа осталась в театре еще ненадолго, словно им не хотелось разрывать соединившую их связь.

Дугал спросил:

— Доволен, Перри?

— Да. Очень доволен. Настолько доволен, что мне страшно.

— Не слишком мелодраматично?

— Было, наверное, три момента, когда меня посетили кое-какие сомнения. Тебя, Дугал, не было ни в одном из них, да я и сам не уверен в своих ощущениях. Не будет ли публика смеяться, когда вынесут голову на копье? Ее лицо видно всего несколько секунд. Сейтон находится на авансцене, и голова повернута к зрителям затылком.

— Конечно, это рискованно. Сейтон стал чем-то вроде Судьбы, так? Или альтер эго Макбета?

— Да, — благодарно сказал Перегрин. — Или его тенью. Кстати, Гастон делает голову.

— Хорошо. Мэгги, дорогая! — воскликнул Дугал, когда она присоединилась к ним. — Ты восхитительна. Дьявольски прекрасная и грозная. У меня нет слов. Спасибо тебе, спасибо!

Он принялся целовать ей руки и лицо, и казалось, не мог остановиться.

— Могу я вставить словечко? — сказал Саймон. Он стоял рядом с ними, мокрые волосы прилипли ко лбу, над верхней губой блестела полоска пота. Мэгги оттолкнула Дугала и схватила Саймона за шерстяную куртку.

— Сай! — сказала она и поцеловала его. — Ты играл потрясающе!

У них скоро закончатся эпитеты, подумал Перегрин, и мы все пойдем обедать.

Саймон посмотрел через голову Мэгги на Дугала.

— Кажется, я победил, — сказал он. — Или нет?

— Мы все победили; по крайней мере, я надеюсь, что победим через три недели. Слишком рано выражать такой восторг, — сказал Перегрин.

Мэгги сказала:

— Меня ждут в машине, и я опаздываю. — Она погладила Саймона по щеке и высвободилась. — Я не нужна тебе днем, Перри?

— Нет. Спасибо, красавица.

— Всем пока! — крикнула она и направилась к служебному выходу. Уильям Смит подбежал к двери первым и распахнул ее перед ней.

— Десять баллов за прекрасные манеры, Уильям, — сказала она.

Ее никто не ждал, она просто вызвала такси. Это их проучит, подумала она, называя шоферу свой адрес. А металлический голос творит настоящие чудеса, если правильно им пользоваться. Она настроила голосовые связки и заговорила.

— «Но все же, кто мог бы подумать, что в старике столько крови?»[103]

— Что такое, леди? — испуганно спросил шофер.

— Ничего, ничего. Я актриса. Повторяю роль.

— А, вы из этих. Что ж, всякие люди бывают, — ответил он.

— Это точно.

Росс, Леннокс, Ментит, Кетнес и Ангус должны были начать репетировать в три часа, так что у них было достаточно времени, чтобы плотно поесть в «Лебеде». Они шли по набережной Виктории в лучах солнца: четыре молодых человека и один — Росс — постарше. Они выделялись из толпы. Они шли красивой походкой, говорили свободно и четко, и громко смеялись. Лица у них были бледные и гладкие, как у тех, кто редко бывает на солнце. Когда между ними проходили другие пешеходы, они возвышали голос и без смущения продолжали беседу. Леннокс, когда не участвовал в разговоре, фальшиво напевал:

Пусть не будет брошен на черный гроб
Ни один, ни один цветок.[104]

— Это не та пьеса, дорогой мой, — сказал Росс. — Это же из «Двенадцатой ночи».

— Чертовски странный выбор для комедии.

— Да, странно, правда?

Леннокс сказал:

— Кому-нибудь из вас эта пьеса кажется… не знаю… гнетущей? Ее словно слишком много, и мы никуда не можем от нее деться. Как вам кажется?

— Я согласен, — признался Росс. — Я уже играл в ней раньше, ту же роль. Она словно навязчиво преследует тебя, правда?

— Ну так ведь она о чем? — рассудительно сказал Ментит. — Пять убийств. Три ведьмы. Злодейка-жена. Муж-убийца. Призрак. И смерть главного героя, после которой его отрубленную голову насаживают на острие меча. Слишком много всего, чтобы просто стряхнуть с себя и пойти дальше, не так ли?

— Мелодрама в чистом виде, — сказал Ангус. — Просто написал ее человек, который отлично умел пользоваться словами.

— Да еще как умел! — сказал Леннокс. — Нет. Это не совсем объясняет то, что я имел в виду. У нас ведь не возникает этого ощущения от других трагедий. От «Гамлета», например, или «Антония и Клеопатры».

— Может быть, в этом причина всех этих суеверий.

— Интересно, — сказал Росс. — Может быть, так и есть. Они ведь все говорят об одном и том же: не называй его имени; не цитируй из пьесы; не называй ее заглавия. Поберегись.

Они свернули в узкую боковую улочку.

— Я вам вот что скажу, — произнес Кетнес. — Готов поспорить с кем угодно, что Перри — единственный человек из всех нас, кто действительно не верит ни одному слову из всех этих суеверий. Я имею в виду, вообще не верит. Он ничего не предпринимает, но это только для того, чтобы не мешать нам.

— Звучит чертовски самоуверенно, молодой человек, но откуда тебе это знать? — спросил Ментит.

— Это видно, — высокомерно ответил Кетнес.