Свет гаснет

Цветочный магазин. Уборщики. Пресса. Программки. Биографии актеров. Статьи о пьесе. Никаких суеверий.

Уинтер Моррис читал корректуры и не находил в них ничего, что могло бы задеть крайне чувствительных актеров. Пока не наткнулся на слова о Банко: «Мистер Брюс Баррабелл слишком долго отсутствовал в Вест-Энде». Ему это не понравится, подумал Уинти, и изменил предложение: «Мы рады его возвращению в Вест-Энд».

Он еще раз прочел всё от начала до конца, а затем позвонил в типографию и спросил, готова ли программка для королевского семейства и когда он может ее увидеть.

Черные кудри Уинтера Морриса теперь были стального цвета. Он был коммерческим директором «Дельфина» с момента его реставрации, и он помнил пьесу о Шекспире, которую написал Перегрин Джей и во время которой случилось убийство.

Сейчас кажется, что это было очень давно, подумал Уинти. С тех пор все шло вполне гладко. Он дотронулся до дерева пухлым белым пальцем. Конечно, у нас хорошее финансовое положение, полностью обеспеченное покойным мистером Кондасисом. Некоторые даже думают, что оно слишком уж хорошее. Но не я, добавил он мысленно с сытой усмешкой. Он закурил сигару и вернулся к работе.

Он разобрал входящую почту. Осталась только реклама, присланная виноторговцем. Он взял ее и бросил в корзину для бумаг, обнаружив лежавший в самом низу лотка сложенный лист бумаги.

Уинти был очень аккуратным человеком и любил говорить, что он точно знает, где что лежит на его письменном столе и к чему что относится. Он не узнал сложенный листок, но заметил, что это его собственная писчая бумага. Он нахмурился и развернул листок.

На нем было отпечатано сообщение: «сын убийцы в вашей труппе».

Уинтер Моррис сидел неподвижно, держа в левой руке сигару, а в правой — это возмутительное заявление. Через некоторое время он повернулся и посмотрел на печатную машинку, стоявшую на маленьком столике — ею иногда пользовалась его секретарша для записи надиктованных писем. Он вставил в машинку лист бумаги и напечатал тот же текст. В точности совпадает с тем, что на сложенном листке, решил он. О себе заявила чудовищная правда: это было сделано в его кабинете. Кто-то вошел, сел за машинку и наглым образом напечатал это сообщение. Без знаков препинания и заглавных букв. Автор торопился? Или был не слишком грамотен? И какой у него мотив?

Уинти положил оба листка в конверт и написал на них дату. Он отпер свой личный ящик, положил туда конверт и снова запер замок.

Сын убийцы?

Уинти порылся в своей великолепной памяти, где все было аккуратно разложено по полкам. Он прошелся по полному списку актеров, мысленно ставя галочку напротив каждой фамилии, пока не добрался до Уильяма Смита. Он вспомнил его мать, ее нервозность, ее колебания, ее явное облегчение. А нырнув поглубже, он наконец вспомнил дело Харкорта-Смита и его итог. Это ведь было три года назад? Шесть жертв, и все девушки. Искалеченные и обезглавленные. Психиатрическая клиника пожизненно.

Если это и есть ответ, подумал Уинти, то я забыл об этом деле. Но клянусь богом, я найду того, кто написал это послание, и я не успокоюсь, пока не предъявлю ему этот листок. Ну-ка, ну-ка!

Некоторое время он тщательно обдумывал ситуацию, а затем позвонил в секретарскую.

— Мистер Моррис? — прозвучал голос секретарши.

— Вы еще здесь, миссис Абрамс? Зайдите, пожалуйста.

— Конечно.

Через несколько секунд отворилась внутренняя дверь, и вошла дама средних лет с блокнотом.

— Я как раз собиралась уходить, — сказала она.

— Прошу прощения.

— Ничего. Я не тороплюсь.

— Садитесь. Я хочу проверить вашу память, миссис Абрамс.

Она села.

— Когда вы в последний раз видели дно лотка с входящей почтой?

— Вчера утром, мистер Моррис. В десять пятнадцать. Во время перерыва на чай. Я проверила его содержимое и добавила утреннюю почту.

— Вы видели дно лотка?

— Конечно. Я вынула из него все письма. Там был буклет от виноторговца. Я решила, что вы захотите его посмотреть.

— Ясно. И больше ничего?

— Ничего.

Она помолчала, а потом недоверчиво спросила:

— Ничего не пропало?

— Нет. Кое-что нашлось. Отпечатанное на машинке сообщение. Оно отпечатано на нашей бумаге для писем и вон на той машинке. Без конверта.

— Вот как, — сказала она.

— Да. Где я был, пока вы находились здесь?

— Вы говорили по телефону со службой безопасности по поводу мер на вечер премьеры.

— Ах да. Миссис Абрамс, между вчерашним утром и настоящим моментом был ли этот кабинет пуст и не заперт в какое-то время? Я обедал в клубе.

— Он был заперт. Вы сами его заперли.

— А до того?

— М-м… Думаю, вы выходили на несколько минут в одиннадцать.

— Правда?

— В туалет, — скромно сказала она. — Я слышала, как открылась и закрылась дверь.

— А, да. А позже?

— Дайте подумать. Нет, кроме этого, не было другого времени, когда кабинет был пуст и не заперт. Стойте!

— Да, миссис Абрамс?

— Я вставила лист писчей бумаги в эту маленькую машинку, на случай если вы захотите что-нибудь продиктовать.

— И?

— Вам это не понадобилось. И листка в ней сейчас нет. Как странно.

— Да, очень.

Некоторое время он обдумывал услышанное, а затем сказал: