Свет и тени

«У реки нет никаких забот, — думал Рошик, — она не знает ни голода, ни нужды, ни труда; у нее нет дома, но она не чувствует в нем никакой необходимости. Приближается темная ночь, а река бесцельно бежит куда-то вперед».

Он сидел на берегу, погруженный в свои думы, и устремил свой взор на реку, которая несла мимо него свои воды. Иногда ему казалось, что единственный способ достигнуть покоя — это сбросить тяжелое бремя человеческой жизни, броситься в свободный, беззаботный поток и слиться с ним воедино.

Пока Рошик так размышлял, к берегу подошел юноша, сбросил на землю мешок, который он тащил на себе, и сел рядом с Рошиком. Вытащив из узелка молотый рис, он принялся размачивать его в воде, готовясь к трапезе.

Рошик раньше никогда не видел таких людей. Юноша был бос; поверх дхоти у него был наброшен сюртук, на голове — тюрбан. Рошик понял, что этот молодой человек из хорошей семьи. Неясно было, однако, почему он тащил эту ношу, как какой-нибудь носильщик.

Молодые люди познакомились и разговорились. Рошику представилась возможность съесть столько моченого риса, сколько ему хотелось.

Его новый знакомый оказался студентом калькуттского колледжа. Оказывается, он заготавливал ткани кустарной выработки для магазина национальных товаров, открытого студентами в связи с движением «свадеши». Его звали Шубодх, и он принадлежал к касте брахманов. Студента не останавливали никакие препятствия, в нем не чувствовалось ни малейшей робости. День Шубодх провел на базаре и теперь, вечером, пришел сюда поужинать.

Рошику стало очень стыдно за свой образ жизни. Вместе с тем ему представилось, что он нашел выход из безнадежного, казалось, положения. Он понял, что нет ничего зазорного в том, чтобы таскать мешки и ходить босиком. Перед ним сразу открылись широкие жизненные перспективы. «Зачем только я голодал сегодня! — подумал он. — Ведь при желании я тоже мог бы таскать поклажу».

Шубодх опять собирался взвалить на плечи свой мешок. Рошик решительно запротестовал.

— Я ведь ткач, — сказал он, — и я буду нести ваш груз, а вы отведите меня в Калькутту.

До сих пор Рошик никогда не признавался в том, что он происходит из рода ткачей, но сегодня он сказал об этом без всякого стеснения.

Шубодх даже подпрыгнул от восторга:

— Так ты ткач? Их-то я и ищу! Теперь они на вес золота, и мы никак не можем найти преподавателя для ткацкой школы — никто не соглашается идти к нам.

Итак, Рошик в Калькутте, в роли учителя ткацкой школы. Теперь, за вычетом расходов на стол и квартиру, у него кое-что оставалось, и он начинал копить деньги. Но все же колеса его будущего велосипеда были едва различимы в туманной дали грядущего, а гирлянды для невесты вовсе не было видно.

А тем временем ткацкая школа после внезапного расцвета так же неожиданно захирела. Пока господа заседали в комитетах, все шло прекрасно, но стоило только приступить к делу, как началась неразбериха. Из самых разных мест выписывали станки, но они ткали такую невозможную дрянь, что, сколько комитетчики ни заседали, они не могли даже решить, в какую мусорную яму можно выбросить весь этот хлам и как разделаться со всей этой затеей.

Рошик больше не мог терпеть. Всей душой он рвался домой; воспоминания о родных краях преследовали его неотступно. Мельчайшие детали деревенской жизни казались теперь прекрасными: полупомешанный сын местного жреца; рыжий теленок соседей; корни большой смоковницы и пальмы, которые переплелись, как призовые борцы, возле тропинки у реки; заброшенная избушка, стоявшая в тени деревьев; забитые в землю колышки из бамбука, на которых сушились рыболовные сети; зимородки, сидевшие молча на колышках; песни, доносившиеся по вечерам из рыбацких поселков; тенистые деревенские дороги и неподвижный воздух, напоенный ароматами, такими различными в разные времена года; преданные друзья — непоседливый Гопал и милая большеглазая Шойробха, приносившая ему бетель в подоле.

Все эти воспоминания, картины, запахи, звуки, любовь, привязанность, грусть с каждым днем все больше и больше заполняли сердце Рошика. А те большие способности, которые проявились у Рошика, пока он был в деревне, теперь исчезали, так как здесь никому не были нужны.

Ручная работа не могла конкурировать с машинным производством, а работа учителя оказалась одним обманом и совершенно не удовлетворяла Рошика. Блеск театра манил его, как огонь бабочку, и чуть не привел к гибели — спасла лишь твердая решимость скопить деньги. А одна из всех дорог мира была для него совсем закрыта — дорога, которая вела в родную деревню. Поэтому его так мучило желание вернуться домой.

Сначала Рошик возлагал большие надежды на ткацкую школу, но потом, когда его надежды не оправдались, когда он даже не смог получить свое жалование за два месяца, он больше не мог сдерживаться. Его все сильней и сильней охватывало стремление преодолеть чувство стыда, вернуться под кровлю брата с опущенной головой и признаться, что он напрасно на целый год ушел из дому.