Накануне своего официального назначения Нихат Эрим вышел из партии. Он хотел создать «независимое», «общенациональное», «надпартийное» правительство. В состав кабинета вошли: пять представителей от Партии справедливости, три — от Народно-республиканской партии, один — от Республиканской партии доверия, шестнадцать «беспартийных», в том числе пожизненный сенатор. Из 25 министров 14 являлись членами парламента, 4 — бывшими армейскими офицерами. Министры — члены партий были объявлены свободными от партийной дисциплины. Были созданы должности заместителей премьер-министра. Вопросами политики и идеологии предстояло заниматься отставному полковнику, заместителю премьер-министра Сади Кочашу, экономикой — заместителю премьер-министра Атилле Караосманоглу, бывшему эксперту по экономическим вопросам Международного валютного фонда (МВФ), С. Кочаш считался кемалистом, прочие министры, занимавшиеся вопросами политики и идеологии, придерживались самой различной ориентации. Министры, служившие в ведомстве А. Караосманоглу, по мнению общественности, сочувствовали социал-демократам. Подобная политическая пестрота не способствовала устойчивости кабинета. Не удивительно, что через год он пал.
Парламенту не составляло никакого труда утвердить новое правительство. Депутаты единогласно одобрили все предложения военных, понимая, что их лучше не раздражать. «В случае заминки, — шутили в Анкаре, — около здания парламента проедут на учения танки. Тогда в зале сразу наступит единодушие».
Довольно пространный, хотя и не содержащий никакой новой информации доклад Нихата Эрима по текущим вопросам не вызвал никаких прений. Национальная палата утвердила его без возражений, но и без особого энтузиазма. Против голосовали только «независимые», бывшие депутаты от Рабочей партии Турции. Премьер обещал восстановить спокойствие в стране, свалив всю вину за беспорядки на левых. Чтобы не показаться крайне реакционным, премьер-министр включил в свою речь и критику крайне правых кругов. Основная надежда возлагалась на кемализм, который должен был восстановить утраченные позиции. Опять были обещаны реформы, прежде всего земельная, налоговая и школьного образования. Чтобы осуществить эти задачи и восстановить порядок в стране, Н. Эрим предложил на три месяца ввести чрезвычайное положение. Парламент принял это предложение. Чрезвычайное положение было объявлено в одиннадцати вилайетах, там, где проживает большое число рабочих и студентов, a также в тех районах, где преобладает население, говорящее на курдском или арабском языке. Чрезвычайное положение, срок которого неоднократно продлевался, продержалось в общей сложности более двух лет, пережив правительство Нихата Эрима.
Не всем руководителям дипломатических миссий была по вкусу чрезмерная опека со стороны турецкой полиции и властей, оправдывавших эти меры напряженностью ситуации, а также тем, что часть офицеров из провинции не знает законов об экстерриториальности и о дипломатической неприкосновенности. Власти давали объяснения, приносили извинения, заверяли в своем желании обеспечить дипломатическим представителям безопасность. Эта опека была ослаблена не скоро.
В Стамбуле также был введен комендантский час. Аресты следовали один за другим. Искали студентов-экстремистов, членов молодежной организации «Дев-генч» («Революционная молодежь»). Арестовали всех членов Центрального комитета Рабочей партии Турции во главе с ее лидером Бехидже Боран. Их судьбу разделило множество левых журналистов, публицистов, профессоров и деятелей искусства. Выдвигавшиеся следственными органами обвинения нередко звучали как насмешка. Выхватывались отдельные фразы из статей или литературных произведений, фрагменты устных высказываний, отрывки из писем, произнесенные или написанные несколько лет назад. В официальных выступлениях подчеркивалось, что борьба ведется с «левыми и правыми экстремистами», но на самом деле с правыми поступали иначе, чем с левыми. Эти бесчинства и произвол органов безопасности привели к тому, что все турецкое общество сковал страх. В страхе жили все, даже те, кто не имел никакого отношения к политике.