Свет и тьма

«Наверное, не сладко ей, – подумал Катан. – Каково это: потерять всё, разом?» Собрав монеты в сумку, Катан решил, что неплохо бы и поужинать да слухов поразузнать у завсегдатаев корчмы. Выглянул в окно – второй этаж, угловая комната. Повесил сумку на пояс, вышел из комнаты. «У дверей стражи не оставили – и то ладно»… Комната оказалась в конце коридора, заканчивающегося стеной с небольшим оконцем. «В такое не пролезть, если что». Напротив была ещё одна комната. Дверь в неё была приоткрыта, и через неё было видно, что там обустраивается Сиги. Катан закрыл дверь на ключ, оный убрал в нагрудный карман и двинулся вперёд по коридору, мимо остальных комнат. Коридор заканчивался дверью без замка, за которой была деревянная лестница с резными перилами, ведущая на первый этаж. Внизу находилось уже знакомое трапезное помещение со столами и скамейками. На улице начинало темнеть, и в зале на стенах горели масляные лампы, а на столах – свечи. Сейчас это место значительно отличалось от утреннего. Здесь было шумно, людно, и только те же две официантки носились с заказами, сбиваясь с ног, промеж столов. В непрекращающемся гомоне слышались: смех, голоса, стук кружек и звон посуды. Рядом со стойкой заказов был сколочен небольшой помост-сцена, сейчас ярко освещённый. Сейчас на площадке настраивал свой инструмент встреченный поутру гармонист. Рядом со сценой готовились к выступлению ещё три артиста. Один был бледнокожий седой старик в лохмотьях. Двое других были в серо-зелёных плащах, с накинутыми на голову капюшонами и ростом ниже груди Катана, около полутора метров; у одного из них за плечами висел почти круглый чехол от какого-то музыкального инструмента.

Катан занял свободный столик поближе к сцене и стал ждать. Довольно скоро к столику подоспела официантка с блокнотом и карандашом в руках:

– Чего изволите, господин хороший?

– Покушать самого вкусного, что у вас есть, да побольше! – не долго думая, ответил Катан, не ему ж платить, а Тауриэль. – Хе-хе!

– А пить, что соизволите?

– Какао у вас есть?

– К сожалению, впервые слышу о таком напитке, – действительно, с сожалением в голосе, с грустинкой произнесла официантка, – но могу предложить что-нибудь из экзотического: ром, текила, даже водка тёмных есть.

– Нет, спасибо! Попить мне бы чайку зелёного да с жасминчиком, если есть.

– Зелёного? Это как: сырую траву что ли? – явно удивилась официантка. – А цветы-то Вам зачем? На стол поставить или букет нужен?

«Опа! – подумал Катан. – Как тут всё запущено… То есть непридуманно ещё. Средневековье! А на меня как на чудака ещё смотрят, когда спрашиваю».

– Тогда просто самого обычного чая. Хотя… Давайте, тоже – самого лучшего!

Официантка записала заказ в блокнот, кивнула и, сказав, что все будет сделано, попросила только подождать немного, а сама упорхала к следующему столику.

Начал своё выступление гармонист. Играл весело, пел задорно. Частушки про работу на полях, про трусливых зелёномордых орков, про глупую Королеву Ночи и про всякое-разное. Народ в зале доброжелательно посмеивался, притопывал в такт мелодии и иногда из-за углового, плохо освещённого столика выкрикивали: «Давай ещё! Жги ещё!»

К концу выступления гармониста официантка принесла в два захода на большом подносе в продолговатом блюдце целого запечённого с яблоками молочного поросёнка и горшочек с печёной картошкой в масле. Спросила:

– Чай сейчас или попозже?

– Спасибо! Попозже, пожалуйста.

«Как-то слишком много для меня одного», – подумал Катан.

На скамейку к Катану подсела ярко накрашенная и нарумяненная дама в красном коротком кружевном платье и красных же колготках в крупную сеточку:

– Хей, котик! Компанию на вечер не составить? – и закинула ногу на ногу, одной рукой поглаживая Катана по плечу.

– Не-не! Не нужно! Я и сам управлюсь, – ответил Катан, не собираясь делиться ужином, пусть и не за свой счёт.

– Фи! Как грубо! – дамочка сразу потеряла к нему всякий интерес и уплыла к мужчине за соседним столиком.

Катан принялся за ужин. А на сцену взобрался старичок. Достал откуда-то из своей убогой одежонки бубенцы и хриплым голосом запел. О том, как нелегко живётся людям в Пограничье, о пренебрежении к ним элькийцев, о набегах орфийцев… Зал засвистел, заулюлюкал: «Ату его! Прочь с глаз наших!» В сторону выступающего даже полетели какие-то предметы. Старику пришлось прервать выступление, и он поспешил удалиться из зала. Вслед ему продолжали свистеть, тут да там раздавались оскорбительные выкрики. Кто-то даже замахнулся кружкой, на спешившего покинуть помещение старика.