Свет, который мы потеряли

После долгого перелета, после смены часовых поясов, в ситуации, напоминающей сюрреалистический фильм, казалось, будто я не иду, а плыву, будто это происходит со мной во сне, где все звуки доходят до слуха, словно сквозь вату.

– Вам известно, что произошло? – спросила доктор Мизрахи, когда мы пришли в небольшую тихую палату и расселись.

Здесь был стол, несколько стульев, телефон.

– В общем-то… не очень, – призналась я и поставила на пол сумку.

– Не желаете узнать подробности? – спросила она. – Я взяла с собой медицинскую карту.

Обычно я желаю получать всю информацию. Чем больше знаю, тем больше владею ситуацией. Но сейчас я отказалась.

– Я просто хочу повидаться с ним, – сказала я.

Доктор Мизрахи кивнула:

– Повидаетесь, совсем скоро, но сначала мы хотим проинформировать вас кое о чем.

Доктор Шамир сидел напротив меня.

– Как вам известно, – сказал он, – ваш друг получил чрезвычайно серьезную травму в области мозга. Вы не хотели бы ознакомиться с результатами тестов?

Я тяжело вздохнула:

– Скажите только одно: каковы шансы, что он встанет на ноги? И как много времени это займет?

Врачи обменялись взглядами.

– У него поражен нижний участок мозга, – сказал доктор Шамир. – Этот участок контролирует важнейшие жизненные функции.

– Глотание, дыхание, например, – пояснила доктор Мизрахи.

– Но возможно ли восстановить эти функции? – спросила я.

Надежда – штучка с перьями… В душе моей поет… Без слов одну мелодию… Твердить не устает…[20] Ты ходил на этот семинар в Колумбийском университете? Посвященный поэзии Дикинсон? Не помню. Как жаль, что я этого не помню.

Они снова переглянулись. На этот раз первой заговорила доктор Мизрахи:

– Мы с доктором Шамиром провели тест на остановку работы мозга. Тест показал, что мозг вашего друга… он не функционирует.

– Но он может снова начать функционировать? Как сломанная нога, например, как больное горло. Его мозг может восстановиться?

В такси я представляла, как ты очнешься, едва услышав мой голос. И скоро будешь здоров и счастлив в моих объятиях.

Доктор Шамир посмотрел на меня в упор. За толстыми стеклами очков его карие глаза казались огромными.

– Мистер Сэмсон находится в состоянии мозговой смерти, – ответил он. – Это означает, что он никогда не сможет самостоятельно дышать, самостоятельно глотать, говорить, ходить. Мне очень жаль.

Мистер Сэмсон находится в состоянии мозговой смерти. Мощная волна тошноты подкатила к горлу. Я дико огляделась вокруг, ища мусорный бачок, увидела в ближайшем углу, рванулась к нему, и тут же меня стало рвать. Мозговой смерти. Мозг мертв. Умер. Ты ушел из жизни. Навсегда. Мой организм отвергал это, он отвергал все.

Мышцы живота напрягались волнообразно, пытаясь освободить меня от всего, что только можно.

Доктор Мизрахи подошла и встала на колени рядом.

– Сделайте глубокий вдох, – велела она. – Через нос.

Я попыталась, и рвота прекратилась.

– Еще разок.

Потом она помогла мне подняться и отвела к стулу. Я не плакала. Онемела. Мне казалось, что мое сознание раскололось на две части. Та часть, которая воспринимала окружающий мир, словно отделилась от меня, поднялась к потолку и наблюдала за происходящим сверху.

Шошана вышла из комнаты и скоро вернулась с чашкой воды.

– Может, вам еще что-нибудь нужно? – спросила она.

Я покачала головой. Я чувствовала себя роботом. И губы, и все тело двигались механически.

– Простите меня, – произнесла я.

– Вам не за что просить прощения, – сказала Шошана, похлопав меня по руке.

– Я беременна. – Мне хотелось все объяснить. – Меня и так все время тошнит. Я думаю…

– И давно? – спросила доктор Мизрахи.

– Больше восьми недель.

Она кивнула и села на свободный стул рядом со мной.

– Вы можете оставить его на искусственном поддержании жизнеобеспечения, – сообщила доктор Мизрахи. – Период времени и возможные риски мы с вами обсудим отдельно. Но я всегда советую родственникам и друзьям подумать и о том, чего бы хотели сами люди, которые им дороги. Как бы они захотели прожить остаток своей жизни? – Она взяла лежащую на столе папку, отыскала нужную бумагу. – Это копия НПР, которую нам прислали из издательства «Ассошиэйтед пресс».

Я взяла листок и сразу узнала столь знакомую мне угловатую подпись. Бумага была датирована третьим октября 2004 года. Я начала читать документ, но бросила. Я знала, что это означает. Чувствовала я себя все так же: общая оцепенелость, словно я не человек, а робот, словно я не вполне присутствую там, где нахожусь. Я не знала, что еще можно сказать. Крайнее одиночество, заброшенность. Очень хотелось, чтобы здесь со мной был ты.

– Когда я его увижу?

– Доктор Мизрахи может отвести вас хоть сейчас, – сказала Шошана. – Или можете посидеть со мной, поговорить. О чем пожелаете. – Она протянула мне пластиковый мешок. – Здесь фотоаппарат мистера Сэмсона, его мобильный телефон и бумажник. А также ключи от дома. Ключ от номера в гостинице. Все эти вещи были при нем.