Свет любви

Ефим считал, что если уже тогда, в пятнадцать лет, Игорь был верным и стойким парнем, то теперь, после многих лет армейской службы, он закалился, и ничто не склонит его на пособничество шпиону.

— Да ведь никто, кроме Громова, его и не заподозрил, — повторил Пучков.

— Зарвался этот Громов. Не зря механики называют его фельдфебелем.

— Зарвался он потому, что никто, кроме него, не занимается с «технарями». Вот и ты, командир экипажа, возишься со своими курсантами, как клуша, а на «технарей» ноль внимания, — с досадой упрекнул Пучков гостя.

— Обучение и воспитание курсантов для нас, инструкторов, — главное, — слегка обиделся Беленький, — а у «технарей» есть инженер.

— Вот-вот, я и крутись как белка в колесе. И самолеты готовь, и механиков воспитывай.

— Ну, меня-то ты упрекнуть не можешь: я-то знаю, кто из моего экипажа чем дышит. О «технарях» и со старшиной не раз беседовал… Да ведь трудно его убедить в том, что для нас главное не только устав, но и человек.

— А Громов, наоборот, убежден, что прежде всего — буква устава. И ему плевать на наши беседы: он ведь обласкан теми, кто разделяет его убеждения… После скандала из-за Корнева я попытался сплавить старшину в другую эскадрилью. Так ведь не вышло. Разрешили закрепить за ним самолет: дескать, начнет работать сам, поймет, что это нелегко, и станет еще справедливее к техникам. А по-моему, Корневу и Громову теперь не место в одной эскадрилье. Взглянут друг на друга, и кажется: из глаз искры летят. А вдруг подложит Громов отвертку в рулевое управление самолета, закрепленного за Корневым, вот и поминай как звали экипаж… Когда я намекнул об этом майору Шагову, тот заорал: «Как? Подозревать, что старшина Громов способен на диверсию?» — и выгнал меня из кабинета. Пучков смотрел на Ефима, ожидая сочувствия. Беленький усмехнулся, почему-то тронул левый ус, положил руку Пучкову на плечо и сказал:

— Между прочим, майор Шагов правильно сделал: ты лишку хватил…

— Громов страшный службист… Ради карьеры он пожертвует и человеком. Не зря демобилизованные подарили ему намордник, — ответил Пучков и, как с ним часто бывает, впал в задумчивость…

— Я вижу, тебя агитировать за моего друга не надо? — спросил Беленький и повернулся, ища глазами фуражку.

— Конечно, не надо. Корнев настоящий парень. А вот Громов… Шагов сказал мне: «Примирите их; я сам прослежу, как вы сумеете это сделать, какой из вас воспитатель…» Навязался этот Громов на мою душу!

Через минуту Беленький стал прощаться. Пучков вышел из кабинета вслед за гостем. Зина сидела за столом, с которого еще не убрана была посуда, и держала книгу «Королева Марго». Пока в кабинете разговаривали, она не прочитала ни странички: ловила каждое слово мужчин. Взглянув на Пучкова, на Зину, на не убранную еще посуду, Беленький подумал: «Эх, дружок, простак ты, а вот жена тебе досталась трудная, ох трудная».

Глава десятая

Еще темно. Пустынны улицы поселка Актысук. Давно расстались влюбленные пары. Изредка промчится поезд, прокричит осел или степной заяц — и опять тихо. Все спит — дома, тополя, степь. Над аэродромом висит слоистый белесый туман. Курсанты и летчики еще пикируют и взлетают во сне. А от палаток к стоянке движется узенькая, двухшеренговая колонна авиаспециалистов.

— Эскадрилья… стой! Напра-во!

Колонна остановилась, повернулась лицом к Пучкову.

— Старшина Князев!

— Я.

— Подготовьте к монтажу новые моторы. После выруливания придем помогать.

— Ясно!

И Князев идет к своему самолету, мерно раскачиваясь на ходу.

— Сержант Еремин!

— Я.

— Продолжайте восстанавливать машину. Пока темно, работайте с переносной лампочкой: внимательней просматривайте трубопроводы всех систем… Неужели вы не видели, что ставите? Такой перетертой трубке недолго лопнуть. Вытечет масло — мотор сгорит. А что внизу? Море, горы? Так что смотри, Еремин… И не надейся, что Корнев все неисправности заметит. На испытания машины в воздухе полетите вместе.

— Слушаюсь! — одновременно ответили оба и удалились.

— Старшина Громов!

Молчание.

— Старшина Громов!

— Я, — недовольно отозвался Громов.

Совсем превратил его в ничто этот новоявленный инженер. Когда это было видано, чтобы старшина эскадрильи работал еще и как механик?

— Слишком долго, старшина Громов, раскачиваетесь с приемкой машины…

— Это не машина, а, как вы сами говорили, «старушенция», из которой песок сыплется… Как же ее принимать?

Никто даже не улыбнулся.

— Составьте дефектную ведомость и придите ко мне, — подсказал Пучков.

— И составлю… Ведь мне же отвечать за жизнь курсантов.

— Вот и отлично, Примете машину и полетите с инструктором на испытания… Ясно?

В последнее время Пучков усвоил по отношению к старшине тот не допускающий возражений тон, который в разговорах с подчиненными обожал сам старшина.