Свет маяка

Он втягивает в себя, резко выдергивает изо рта шланг и… с недоумением смотрит на тощую, умирающую на глазах струйку. С тем же недоумением на лице он проглатывает то, что осталось во рту, и все начинается заново.

— Дунь посильнее, — советуют моряки.

— Бочку поднимите, — дают рекомендацию ученые.

К ученым прислушиваются. Бочку бережно, как святая святых, возносят на стол. Снова Курочкин впивается в шланг, раздувает щеки. Вокруг мертвая тишина, и слышно, как в бочке солидно забулькало.

— Хорэ, — командует Товар-Деньги-Товар, — в себя тяни.

Щеки баталера проваливаются, глаза зажмуриваются, он выдергивает шланг, и позорная струйка, жалобно позвенев по дну банки, исчезает.

— Засор, — объявляет Курочкин, незаметно проглотив что-то.

Возмущенная толпа его отстраняет, за дело берется Товар.

Сухого вина в сутки положено двести граммов на брата. Вино положено разбавлять водой и спасать этой смесью организм от обезвоживания. Но можно и не разбавлять. И можно брать не каждый день, а, например, раз в неделю — сразу около трех литров на двоих. Почему три на двоих, а не полтора на одного? Да потому что из двоих наверняка кто-то выпьет поменьше, тогда другому достанется побольше. Элементарная арифметика. И Коля взял графин на себя и на штурмана.

— Хватит спать, командир, — закричал он, вламываясь в каюту. — Выпьем по маленькой и пойдем глядеть на закат.

На закате, когда близкая жаркая Африка очистила небо от облаков, рулевой старпомовской вахты с сигнального мостика увидел, что Сокотра совсем рядом, в нескольких милях.

— Земля, — буднично доложил матрос в ходовую.

Солнце сплющилось, как яйцо, собираясь скрыться за гребень сокотрийских гор — их серый контур в бледной дымке был абсолютно плоским, безобъемным, похожим на театральную декорацию. В считанные минуты светило провалилось за горы, и они отчетливо отпечатались на золотом фоне западной части неба. И вот золото наливается кровью, и остров горит в зареве безумного пожара. На него, на зарево, опирается почти без переходных тонов синий бархатный небосвод. Одна за другой зажигаются звезды.

У восточной оконечности Сокотры, там, где тонкий мыс, вытянутый в сторону Индии, превращается в длинную рифовую гряду, печально, носом в небо смотрит из воды полузатонувший корпус бывшего сухогруза. В сумерках погибшее судно производит особенно тягостное впечатление.

— Не то голландец, не то англичанин, — кивает мастер.

«И-и-и-раз! И-и-и-раз!» — Геофизики выбирают на юте свою «косу», свою любимую пушечку, палившую весь рейс в глубь океана.

Пушка стреляла красиво: не громко, но ярко озаряя по ночам густым синим светом подводный мир за кормой. И раньше, когда на пути встречались другие суда, на «Поиск» часто летели запросы: не нуждаетесь ли в помощи?

«И-и-и-раз!» Трос-кабель со свинцовыми грузами был на борту.

— Можно идти, — доложил начальник отряда старпому и обратился к своим: — Ну, что же не радуетесь? Финиш.

Отряд, все пять человек, молча освобождают кабель от грузов, укладывают его на вьюшку. Заросшие, с блестящими от пота телами, копошащиеся в луче прожектора геофизики напоминают усталых служителей ада.

Только восемнадцать часов по судовому времени, но тропическая ночь уже опустилась, растворила остров в своем влажном мраке. Темнота такая, что на крыле мостика штурман сталкивается с человеком в белой рубашке. Взаимные извинения. Это первый помощник. Он входит в рубку, по-хозяйски щелкает тумблерами на пульте трансляции, он поздравляет ученых, он поздравляет весь экипаж, выражая уверенность, что и впредь… Он предлагает провести собрание, не забыв предупредить, что явка свободных от вахт строго обязательна.

Моряки и ученые тесным кругом разместились на полубаке. Штурман не видит никого, только чувствует близость других, да иногда огонек сигареты высветит на мгновенье чье-нибудь красное лицо.

Здесь на полубаке не слышно стука дизеля, здесь слышно, как плещет вода за бортом, как рефмеханик тихим басом ругается с поварихой из-за сегодняшнего обеда. А звезды висят — до них можно дотянуться рукой.

Снова штурман на вахте, в работе. Он глядит в недвижимую черную стену и ничего не видит. Сзади Коля в штурманской рубке вертит-вертит ручку приемника, пытаясь поймать хоть какую русскую станцию, но в динамиках только шорохи, трески от разрядов далеких гроз, да заунывные восточные мелодии, неотличимые друг от друга.

— Делом займись, — говорит штурман.

— Сей момент, — откликается матрос и продолжает терзать приемник.

Так проходит первый час вахты. Приемник охрип, а в глазах у второго помощника замелькали голубые черточки. И вдруг какая-то сила бросает его к радару; он бежит, спотыкаясь, приникает к экрану. Зеленый луч, монотонно вращаясь, высвечивает сокотрийские горы, а далеко за кормой мыс Рас-Радрасса закрыл уже бывшее голландское, а может, английское судно. Но вот на линии курса появляется россыпь маленьких точек, еле заметно ползущих в направлении острова. Несомненно, это рыбацкие парусно-моторные лодки. Вскоре они выходят из опасной зоны, на них так и не зажгли ни одного огонька.