Свет маяка

Заглянув на камбуз во второй раз, боцман рассказал о случившемся. После долгого плавания в подводном положении вахтенный командир решил всплыть под перископ и осмотреть горизонт. Стоявший у горизонтальных рулей Иван Сафронов на какой-то миг запоздал доложить, что корабль с дифферентом на нос продолжает всплывать. Взглянув на глубиномер, вахтенный обнаружил: лодка проскочила заданную глубину. Он быстро приказал принять балласт в уравнительную цистерну. Но момент был упущен. Катера дозора «противника» успели обнаружить лодку. Началось преследование. В море полетели «глубинные бомбы». С трудом удалось оторваться и уйти на глубину.

Плавание продолжалось в тяжелых условиях, в обстановке, предельно напоминавшей боевую. Командир усложнял задачи. Вдруг гас свет. Лодка погружалась в темноту. Электрики включили аварийное освещение, быстро находили и устраняли повреждение. В результате попадания «глубинной бомбы» «противника» в прочном корпусе образовалась течь, и забортная вода хлынула внутрь.

Трюмные под руководством мичмана Алексея Ильина мастерски заделывали «пробоину», спасая корабль от угрозы потопления.

Кок делал все, чтобы хоть как-нибудь облегчить положение подводников. Стойко неся бессменную вахту, он вкладывал в свое дело весь талант. Варил густые жирные борщи, солянки, готовил вкусные котлеты, пловы, угощал моряков бисквитами, пончиками, поражая их своей изобретательностью.

Как-то после обеда Николай вошел в кают-компанию и поставил на стол блюдо, покрытое белоснежной салфеткой. Поставил, но не ушел. Хотелось посмотреть, какое впечатление произведет его сюрприз.

Командир снял салфетку.

— О! Вот это да!

На столе красовался торт, сделанный в форме подводной лодки, с рубкой и перископом. Все было, как на настоящей лодке, даже бортовой номер и флаг на корме.

— Произведение искусства, — заключил врач.

— Молодец, Максименко, — похвалил командир. Он отрезал первый кусок и протянул Николаю.

После успешного выполнения учебного задания корабль возвращался в родной город. Во время медицинского осмотра Максименко с удовлетворением узнал, что все участники похода прибавили в весе. «Значит, еду я готовил питательную», — заключил он.

А вот сам Николай похудел. Сбавил в весе и еще один член экипажа — командир корабля.

— Выходит, что мы с вами, товарищ Максименко, больше всех трудились да о делах заботились, — улыбаясь, заметил командир.

Кок даже покраснел от похвалы.

А спустя некоторое время на флот пришла радостная весть: Президиум Верховного Совета СССР наградил орденами и медалями многих участников плавания. В числе награжденных был и Николай Максименко.

Вручая награду, командующий флотом крепко пожал руку Николаю и сказал:

— Вы настоящий моряк. Отлично знаете свое дело. И о людях заботитесь от всей души.

В этот день Максименко с особенным теплом вспоминал своего старого инструктора мичмана Петровича, который научил его любить труд повара и маленькую, быть может, и не очень героическую должность.

Странный случай

После стрельбы меня опять вызвал старший лейтенант Виалетов.

— Так в чем же дело, старшина?

— Ума не приложу, что происходит с Флейтазаровым…

— А вы побольше старания приложите. Весь взвод назад тянете.

— Теорию он знает. Прицеливается правильно. А пули…

— А пули летят за молоком?

— Да, мимо мишени.

— А надо, чтобы пули шли в цель. Сами его учите. Возьмите в помощники Кузовлева.

Матрос Кузовлев — земляк и друг Флейтазарова. Я разыскал его в Ленинской каюте. Вместе с членами редколлегии он готовил очередной номер стенной газеты.

Вышли мы на улицу. Морозец приятно пощипывал щеки. Сухой снег поскрипывал под ногами.

— Как вы думаете, что мешает Михаилу хорошо стрелять?

Кузовлев замялся и после некоторого молчания вдруг спросил:

— Разрешите, товарищ старшина, говорить откровенно?

— Конечно.

— Только пусть это будет между нами. Секрета, конечно, нет, но, если узнают в отделении, будут смеяться. А чего тут смешного? Неприятно, когда над слабостью человека потешаются.

Меня немножко раздосадовало такое длинное предисловие, но я не подал виду. Раз, думаю, сам пришел советоваться, умей спокойно выслушивать.

— Номер ему мешает.

Я не понял: какой такой номер?

Между тем Кузовлев невозмутимо продолжал:

— В этом я твердо убежден. Нехорошо такое думать о друге, но именно в этом дело.

— Ничего не понимаю, — признался я. — О каком вы номере говорите.

— У Флейтазарова карабин 13–13–13. Понимаете?

— Ну и что же?

Я так громко расхохотался, что проходившие мимо мае матросы замедлили шаг. А Кузовлев с явной обидой заметил:

— Ничего веселого в этом нет…

— Как это вам на ум этакое пришло, товарищ Кузовлев? Выкиньте из головы чепуху!

— А вы все же присмотритесь к Флейтазарову, — настаивал на своем Кузовлев. — Очень прошу…

— Хорошо. Только я начну с прицеливания. Потренируемся с ним на станке. Вы мне в этом поможете. Флейтазаров должен стать хорошим стрелком.

— Я тоже так думаю.