Свет мира

Когда у скальда Оулавюра Каурасона рождался ребенок, он первым делом бежал к соседям занять безмен, чтобы взвесить новорожденного. Когда у него умирал ребенок, он шел занять несколько крон, чтобы купить гроб. Утром друзья расстались у дверей дома, один пошел призывать бедняков бороться за справедливость, чтобы детям будущего жилось хорошо, другой отправился искать добросердечных людей, которые помогли бы ему похоронить ребенка. Но не легко было найти добрую душу, которая выразила бы готовность похоронить его дочь. Одни угощали его горячей бурдой из цикория, другие — баранками, но никто не хотел материально поддержать его предприятие. Зато его утешали, что грядет новый золотой век, ибо на днях начинают строить базу. Какое значение может иметь то, что люди будут гнуть спину за пятьдесят эйриров в час, если при этом они смогут сохранить свою национальность? Другие были настроены пессимистически и говорили, что ореол директора Пьетура Паульссона не стоит пятидесяти эйриров. Но все сходились в одном — каждая сторона мечтала создать крепкий союз, и все они усиленно старались перетянуть скальда на свою сторону, забывая при этом, что ему надо похоронить ребенка. Послушав некоторое время их рассуждения, скальд сказал, что если б у него спросили, какое у него заветное желание, он ответил бы, что хочет стать горным духом, — и распрощался.

Пастор считал, что при нынешних обстоятельствах похоронить ребенка скальда будет довольно трудно, а чтобы он сам одолжил скальду денег на гроб, это уже и вовсе исключено, нужно потерять всякий стыд, чтобы обращаться к бедному слуге Господа Бога еще и с такими просьбами. Времена нынче тяжелые, как в эпоху Стурлунгов, на носу у пастора скопилось много пылинок, на рукавах осела пыль. И у него тоже случилось несчастье, большой кусок домотканой материи, который он положил осенью на дно силосной ямы, чтобы материя разгладилась, пропал бесследно.

— Люди забыли о Христе, — сказал пастор.

Но так как скальд продолжал настаивать, пастор прямо заявил скальду, что совесть не позволяет ему выполнять пасторские обязанности, если у него нет твердой уверенности, что ему за это заплатят, пасторам тоже надо жить, так же как и скальдам; и он не обязан давать деньги на гроб или хоронить кого-нибудь, если не получит вперед положенного вознаграждения. Скальд поднял на пастора глубокие серьезные глаза и спросил:

— А что сделал бы на вашем месте Иисус Христос, пастор Брандур?

Пастор сдул с рукава целое облако пыли и резко ответил:

— Я не потерплю подобных речей в своем доме. Как ты вообще смеешь рассуждать о Боге? Я знаю из надежных источников, что ты не тверд в вере. Тот, кто так рассуждает, не верит в Бога.

Но у скальда не хватило духу препираться с пастором из-за Бога.

— К сожалению, я не знаю, кто в кого больше верит — я в Бога или Бог в меня, — сказал он. — Я знаю одно — между нами всегда были хорошие отношения. Но я считал, что со своими земными делами я должен обращаться к людям, а не к нему.

— Вот-вот, — сказал пастор, — узнаю эти речи. Это все идет от русских, отвратительные, мерзкие речи! Не верить в Бога и требовать всего у людей — это их манера. Никакого уважения к имуществу тех, кто всем жертвует ради экономики страны. Зато сочинять повести о похитителях овец, о людях, которые измывались над своими женами да к тому же еще завшивели с головы до ног, о всяких голодранцах, которые никогда и не жили в нашей округе, — вот это они называют современной поэзией и требуют к этому уважения. Они ничем не брезгуют, лишь бы ославить поселок и испортить его репутацию!

— Да-а, — сказал скальд, — ну, я должен идти. Большое спасибо, и прошу извинить меня.

Когда пастор увидел, что скальд смирился, стал покорным, он немного подобрел и сказал, открывая ему дверь:

— Единственное, что тебе осталось, это обратиться к старому Йоуну Табачнику, которому французы подарили землю. Это почтенный, прекрасный человек, он, так же как и наш директор, доказал, чего человек может добиться в жизни, если он не привык постоянно чего-то требовать от других. Вот уже скоро сорок лет, как он крошит табак для Господа Бога и для людей с шести утра до одиннадцати ночи. И Бог вознаградил его: когда французы уехали отсюда, они подарили ему большой участок земли у самого залива за то, что он стерег их имущество, пока у них был тут склад. А через два года он продал этот участок государственному советнику за громадные деньги. Такие люди достойны подражания, они составляют гордость нашего поселка, вот о них и надо писать книги и слагать стихи, а не о разных вшивых негодяях и голых бродягах. О таких людях, как наш старый Йоун, Господь сказал: «В малом ты был верен, над многим тебя поставлю».