Свет мира

— Мне не коньяка жалко, — сказал Пьетур Паульссон. — Все знают, что я всегда всем советую воздерживаться от спиртного, особенно молодежи.

— Ну, ты всю свою собачью жизнь был чертовым социалистом, — сказал Юэль Ю. Юэль. — Акционерному обществу «Гримур Лодинкинни» не нужны такие компаньоны. Давай сюда парня, он должен выпить коньяку.

— Большое спасибо, — сказал Оулавюр Каурасон, стоявший неподалеку, — но, право же, это лишнее.

— Милый Юлли, оставь ты беднягу в покое, — сказал директор Пьетур Паульссон.

— Коньяк мой, я сам знаю, что мне с ним делать. Если я говорю, что он должен выпить моего коньяку, значит, он должен выпить моего коньяку! — заявил владелец баз.

— Беги к лошадям, дружок, — сказал Пьетур Паульссон.

— Ни с места! — крикнул Юэль Ю. Юэль.

У Оулавюра Каурасона потемнело в глазах, на него всегда нападал столбняк, когда силы, управляющие обществом, брали на себя труд бороться за его душу. Но судьбе было угодно, чтобы Пьетур Паульссон встал, подковылял к обладателю коньяка и взял его под руку. Произошла небольшая борьба за душу скальда, владелец баз заявил, что акционерное общество «Гримур Лодинкинни» не желает иметь дела с проклятым социалистом, известным всей стране, а скальд воспользовался случаем, улизнул и пошел собирать лошадей.

После каждого нового привала столпам общества становилось все труднее забираться в седло, особенно владельцу баз, он был чересчур длинный и так размахивал руками, что лошадь пугалась. Оулавюр Каурасон со страхом думал о том, как дело пойдет дальше. Было уже довольно поздно, а они все еще не добрались до перевала, откуда, собственно, и начиналась горная дорога.

Стоял один из тех тихих дней позднего лета, когда свет солнца особенно ровен и в воздухе не звучат ничьи песни, такие дни похожи на молодую девушку, состарившуюся душой. Скальд попытался забыть о своих спутниках и вообще о человеческой жизни и прислушивался к тишине позднего лета, она казалась безграничной. Словно сама природа, удивленная и недоумевающая, притихла, вспоминая умершие звуки.

На перевале под грудой камней вот уже двести лет покоятся двое несчастных, которых когда-то колесовали тут наверху. Фанатичный и нетерпимый дух времени, не умеющий ни понимать, ни прощать, лишил их той радости, того удовлетворения, которые дает людям погребение в освященной земле. Этих покойников, вынужденных после смерти обитать так непривычно высоко над уровнем моря, при жизни звали Сигурдур Натан и Моуэйдур, но исполненные предрассудков неотесанные крестьяне переиначили их имена и прозвали их Сатаной и Мосой. Эта груда камней — могила Сатаны и Мосы. Вот в двух словах их история. На хуторе Киркьюбоул, к западу от пустоши, добрых двести лет тому назад жили муж и жена по имени Йоун и Моуэйдур. Крестьянин Йоун был человек зажиточный, но как хозяин он, говорят, никуда не годился. Его жена Моуэйдур была женщина надменная, властная и суровая. Их брак не был особенно счастливым. Однажды осенью, как рассказывают, хозяин нанимает молодого, видного парня по имени Сигурдур Натан, а может, Натанссон. Сигурдур Натан был родом откуда-то с юга, по мнению сведущих людей, он был мастер на все руки — искусно ковал, отлично пел и ловко сочинял стихи. Но надо сказать, что работник он был не слишком усердный да и к тому же большой бабник. Короче говоря, не успела начаться зима, как между хозяйкой и работником вспыхнула такая любовь, что им казалось, будто они и дня друг без друга прожить не могут. Они договорились убрать с дороги Йоуна, хозяина хутора, завладеть его деньгами, сесть на корабль и уплыть за границу, чтобы там безнаказанно наслаждаться своей любовью. Ночью, когда хозяин Йоун спал в своей кровати, они оба накинулись на него, Моуэйдур, хозяйка, держала, а работник зарубил его топором. После этого они опустошили сундуки с деньгами и, чтобы замести следы, сочли за самое разумное спалить хутор. Ночью все постройки на хуторе сгорели дотла вместе со всем, что в них находилось живого и мертвого, — с пятью работниками и работницами, четырьмя коровами, тремя детишками, двумя старухами и одним псом, не считая самого хозяина. А весной Сатану и Мосу на тинге в Тингскауле приговорили к смерти, они были подвергнуты колесованию в Иванов день на перевале, похоронены тут же и засыпаны камнями, они часто бродили потом привидениями; вот уже двести лет, как они считаются самыми страшными привидениями этих мест.

— Бедные, несчастные люди, — сказал директор Пьетур Паульссон заплетающимся языком, опустился, подавленный горем, у груды камней, снял пенсне и заплакал.

— Дерьмо! — сказал владелец баз.

— Что значит любовь по сравнению с сожженным домом? — сказал Пьетур Паульссон и в отчаянии покачал головой. — Милый Юлли, сжечь дом — ведь это ужасно!

— Какое мне до этого дело? Сколько он стоил, этот дом? — спросил владелец баз.

— О, это были большие деньги, милый Юлли, а в то время еще не знали страхования, — ответил директор.