Свет мира

Тоурунн по-прежнему смотрела в окно. Все еще не было сказано ни слова. Когда она наконец взглянула на него, ему почудилась в ее взгляде враждебность, но чем дольше она вглядывалась в него, тем больше смягчалось выражение ее лица. Он улыбнулся ей открыто, благодарно, простодушно, как ребенок. В этой внезапной улыбке она увидела всю его душу: так молния, сверкнувшая ночью, озаряет окрестность и человек сразу видит, где он находится.

— Значит, ты приехал ко мне? — спросила она.

— Да, — прошептал он.

— Зачем?

— Чтобы ты меня вылечила.

— А ты веришь, что я могу тебя вылечить?

— Да.

— Я одна?

— Нет.

— А с кем же?

— С Фридриком.

— Ты веришь в это от всего сердца?

— Да.

— От всей души?

— Да.

— И всем телом?

— Да, насколько тело может верить.

— Почему же ты не приехал раньше?

— Я узнал о тебе только сегодня в горах. Мне рассказал скальд Реймар.

— Ах, это он тебе рассказал? — Было видно, что это ей не понравилось. — Воображаю, что он обо мне думает, болван проклятый. Никогда не верь ничему, что этот Реймар будет болтать обо мне. Обещаешь?

— Да, — прошептал больной.

— Теперь ты знаешь, чему ты должен верить и чему не должен.

К тону ее голоса примешивался какой-то посторонний призвук, и это придавало ему своеобразное очарование, которого лишен обычный чистый голос, его можно было сравнить с весенним растением, корни которого скрыты в грязной земле, а цветок купается в прозрачном воздухе. В ее присутствии юноша почувствовал, что все истины, царившие на восточной стороне нагорья, потеряли свою ценность и им на смену пришли новые. У Тоурунн были блестящие глаза, в них мелькали то красные, то зеленые искорки в зависимости от освещения, но, приглядевшись, он увидел, что они не были ни красными, ни зелеными, а скорее напоминали раскаленное добела железо при дневном свете. В очертаниях ее рта, в улыбке было что-то неопределенное и вместе с тем удивительно свое, нечто такое, что можно подметить и у людей и животных, даже у самого себя, но на что никто не обращает внимания. Это появлялось внезапно и так же внезапно исчезало. Но вот она перестала с ним разговаривать и о чем-то задумалась, рассеянно замурлыкала вальс и снова отвернулась к окну, мысли ее были очень далеко. Такая уж она была, в ней, очевидно, царил дух, принадлежавший двум мирам. Насмотревшись в окно и кончив петь, она снова вспомнила о юноше, бросила на него быстрый взгляд, подошла к нему и сжала его руку в знак того, что она снова с ним.

— Нужно быть зрелым, — сказала она, словно это было прямым продолжением вальса, — духовно зрелым. Что значит быть духовно зрелым? Это значит быть восприимчивым к тем токам, которые посылают добрые друзья, готовые прийти нам на помощь. Мы должны любить друг друга, как невидимые существа в небесных просторах. Бог — это любовь. Ты должен молиться за Исландию.

— Да, — сказал он.

— Весь воздух вокруг нас насыщен токами, — продолжала она. — Ты должен в это верить.

— Да.

— Но самое главное знаешь что?

— Нет.

— Самое главное — найти нужные токи, токи любви, токи духовной зрелости, токи совершенства, которые искоренят все низменное, земное, плотское. Именно эти вечные токи любви создали солнечную систему и поддерживают небесный свод, чтобы он не рухнул. Я вижу свет.

Она снова стала смотреть в окно, в ночь, забывшись, как раньше, напевая вальс, потом очнулась, взглянула на него, засмеялась низким смехом и спросила:

— Это правда, что ты сватался к какой-то женщине? Фу, как не стыдно!

Он сильно покраснел, другого ответа она не получила, язык его словно присох к гортани. Она откинула с его лба рыжие волосы и спросила:

— Сколько же тебе лет?

— Уже семнадцать.

— Ну, это неважно. Все равно нехорошо. Мы должны быть духовно зрелыми, чтобы войти в соприкосновение с истинными токами. Мы должны бороться за победу добра. Должны пожертвовать всем ради благородства нашей души. Мы должны молиться. Должны увидеть свет. Послушай, а что тебе Реймар рассказывал обо мне сегодня в горах?

— Он сказал, что к тебе сватались в письмах шесть женихов.

— Врет он все, козел проклятый, сам кормится в Свидинсвике за счет прихода вместе со своей старухой и ребятишками, не говоря уже обо всех его побочных детях. Это он сам написал мне все шесть писем, только хоть он и умеет кропать стишки, тут у него ничего не выгорит. Надо быть великим скальдом, если хочешь поспать под одним одеялом с малюткой Тоурунн из Камбара.

И она опять, задумавшись, спела куплет вальса, а потом сказала:

— Вообще-то мы с Фридриком скоро поедем на юг и купим там дом.

Она мечтательно вглядывалась в весеннюю ночь, говоря с юношей словно издалека и напевая между фразами отрывки вальса.

— Я получаю деньги от умирающих со всех концов страны, они пишут мне и просят прислать им Фридрика, они описывают подробно местонахождение своего дома и комнату, где они лежат, чтобы Фридрик не заблудился, и шлют мне горы денег, банкноты, серебро и даже золото. Ты приедешь в мой дом на юге?

И она снова погладила его по волосам.