Свет мира

Они не спешили и не подгоняли лошадей. Это были вьючные рабочие клячи, нанятые в поселке. Скальд Реймар был сегодня уже не в таком приподнятом настроении и предпочитал помалкивать. Юноша очень удивлялся, что, такой разговорчивый вчера, сегодня он и словом не обмолвился насчет молниеносного исцеления борной кислотой и чудесными токами. Они ехали вдоль берега, где гнездилось множество морских ласточек, и этого скальда, ничего не понимавшего в вопросах духа, сверхъестественное удивляло не больше, чем если бы морская ласточка наделала ему на голову.

Но с юношей все обстояло иначе. Мысли его неустанно возвращались к блаженным воспоминаниям той ночи, когда голова его покоилась на груди этой неземной молодой женщины и он пил ее живительную колдовскую силу. Этой женщине было суждено стать его жизнью и правдой, источником здоровья и воскресения из мертвых. Знакомство с ней было радостью, как цветение, разлука была прекрасна, как неизлечимая тоска.

И было совсем непонятно, что он в это дивное раннее летнее утро после такой неправдоподобной ночи не мог вызвать в памяти ее образ. Даже руки ее не сохранились у него в памяти, хотя они умели творить чудеса. Ее образ казался ему лишь неясным видением, причудливой игрой света в прозрачном сосуде белой весенней ночи.

— Не понимаю почему, но я не могу вспомнить, как выглядели девушки из Камбара, — сказал он.

— А мне так совершенно безразлично, как эти чертовки выглядят, — ответил скальд Реймар. — Старшая известная шлюха, у нее уже есть двухлетний сопляк, средняя — парням проходу не дает, ну а третья — та попросту ведьма, если хочешь знать правду, и я точно знаю, что с шестью парнями она спала, а сколько у нее было еще, это уж неизвестно.

Оулавюр Каурасон обалдело поглядел на своего провожатого, открыл рот и снова закрыл его.

— Уж кто-кто, а я Тоту из Камбара знаю как облупленную;— продолжал Реймар. — Пусть себе летает по ночам на своем помеле. Ведьмы меня не интересуют.

Но, к счастью, Оулавюр вспомнил, что ночью он обещал Тоурунн из Камбара не верить ни одному слову из того, что этот скальд будет говорить о ней, и теперь уже никакая тень не могла омрачить то лучистое прозрачное воспоминание о девушке, которое он хранил в своей душе.

Нет, нет, нет, ничто не могло омрачить радость этого дня. Но чудеснее всего была появившаяся у него твердая уверенность в том, что он станет великим творцом и обогатит, подобно Сигурдуру Брейдфьорду, бессмертными творениями как рожденные, так и не рожденные еще поколения. Отныне ему не придется больше вымаливать со слезами у Бога, чтобы Бог продлил его жизнь, пока он не закончит начатое стихотворение. Теперь он был совершенно здоров и полон сил и мог писать поэму за поэмой для народа, который все еще ждет великих творений; теперь, если потребовалось бы, он мог бы написать даже историю целой округи со времен первых поселенцев и до наших дней.

Но скальд Реймар, хотя у него в Свидинсвике была жена и шестеро детей, сегодня ни капельки не спешил, он нарочно выбирал дорогу подлиннее. «Помаленьку доплетемся», — говорил он, останавливаясь на всех хуторах, которые попадались им на пути, чтобы побеседовать с умными людьми. Младшему скальду было немного досадно, что старший ни словом не обмолвился о том, что везет с собой человека, исцеленного вчера вечером с помощью чуда, и вообще даже не упомянул об их ночлеге в Камбаре, сказав лишь, что они переночевали на одном хуторе.

— А теперь давай заглянем в лачугу старого Гвюдмундура и поглядим на его монету, — предложил скальд Реймар.

Дверь покосившейся избушки Гвюдмундура Гримссона Груннвикинга смотрела на каменистый берег моря, над ней большими буквами было высечено название жилища богов: Гимли. Три морщинистые старухи в темных лохмотьях и платках, сдвинутых на самый нос, наперебой спрашивали приезжих, для кого на этот раз надо сочинить поминальное стихотворение, прибавляя при том, что приходскому совету в Свидинсвике давно уже пора провалиться к черту. Скальд Реймар сострил, сказав, что, к сожалению, привез не покойника, а человека, который лишь вчера был воскрешен из мертвых, и попросил разрешения войти в дом, но без разрешения хозяина старухи отказались их впустить, поскольку никто не умер и на приезде гостей нельзя было заработать; они пообещали узнать у хозяина и одна за другой скрылись в доме. Гости остались у дверей одни, глядя на крутую, нависшую над самым домом скалу, изборожденную глубокими трещинами, трещин было не меньше двадцати, а узкая полоска земли между скалой и морем существовала лишь в воображении, на самом деле ее вовсе и не было.

— Удивительно, что снежная лавина не смела в море эту жалкую развалину еще много лет назад, — заметил скальд Реймар. — Да и скалы, которые постоянно рушатся, могли давно стереть ее в порошок. Смотри, как гладко вылизал прибой валуны под крыльцом. А старик сидит себе спокойно за своим столом над растрепанными книгами вот уже пятьдесят лет.