Свет мой ясный

Это был опасный шаг, но Алена хотела испытать прочность своей новой личины, дав Петрухе поглядеть на нее подольше. К тому же союзник в виде воротника ей не помешает: вдруг придется бежать отсюда сломя голову? Петруха может запереть перед нею ворота, но отворить малую калиточку…

В Петрухиных глазах появилось выражение такой детской надежды, что Алена невольно улыбнулась.

– Исцели, коли можешь, а? – тихо, совсем другим голосом молвил Петруха. – И сам не пойму, с чего такая напасть на меня напала?

– Да мало ли с чего? – пожала плечами Алена. – Попритчилось небось. Без притчи и трясца не берет! А у тебя, добрый человек, водянка. Эта болезнь, не иначе, оттого привязалась, что ты ночью выпил воды из непокрытой посудины, а ведь это время власти всякой нечисти, вот она и пробирается в воду, и поражает неосторожного. От водянки надо с разваренного и заваренного сверчка воды выпить. Пей также березовых почек отвар, да побольше, лист брусничный завари и пей.

– Скоро… скоро ли скажется лечение? – нетерпеливо возопил Петруха, глаза коего так и шныряли по углам двора, словно выглядывали неосторожного сверчка.

– Терпи, – строго сказала Алена. – Знаешь, как говорят: хворь входит пудами, а выходит золотниками. Терпи, молись да советов моих не забывай!

– Не забуду! – с жаром пообещал Петруха. – И тебя не забуду. Коли исцелюсь – век буду Бога за тебя молить.

Алена кивнула ему – и пошла по двору. «Боже мой, – подумала она, – ведь у всякого человека что-нибудь да болит! И как же просто от такого больного своего добиться! Сказал ему зелейное или другое какое снадобье – и вот тот, кто видел в тебе врага или ничтожество, глядит будто на мать родную! Вот бы так и жить: ходить по свету и лекарствовать, исцелять больных и убогих…»

Она так замечталась, что едва не наступила на какое-то крошечное существо, вприпрыжку приближающееся к ней по двору, пронзительно пища:

– Куды прешься, будто к себе домой? Гони ее, Петруха! А ну, гони прочь! Забыл, что я надысь наказала? Ах, башка твоя тупая! Пробить бы ее топором, чтоб вся дурь с водицей-то изошла!

Этой тщедушной карлицы Алена отродясь в глаза не видела, но тотчас узнала ее по Лёнькиному описанию: Агафоклея, наперсница и ближняя девка Ульянищи. Девкою ее теперь назвать трудно, ведь она была ровесницей хозяйки, а той уже давненько сравнялось сорок. Хотя, пожалуй, Агафоклея и впрямь до сих пор оставалась девицею: вряд ли кто польстился на ее крошечные прелести. Про таких, как она, говорят: «Ни сук, ни крюк – каракуля!» – и дома звали ее не полным именем, которое было в полтора раза ее длиннее, а коротко, словно удар в лоб: Фокля. Многие думали, будто она не только телом убогая, но и головенкой скорбная, однако Лёнька уверял, что Фокля хитрее лисы и опасаться ее следует не меньше, чем Ульянищи.

Вот эта самая Фокля и бежала сейчас к Алене с явным намерением ее на двор не пускать.

Это было так непохоже на обычай сего дома – привечать странников, – что Алена на миг струхнула: может, это ее вид внушил Фокле такое отвращение? Неужто она перестаралась со своим лицедейством? Или, может статься, Ульяна в одночасье изменилась и перестала принимать странных людей?

Вот те на! Это что же – убираться восвояси и опять сидеть, ждать у моря погоды, тени своей бояться? Нет, это было не по ней! Страх ее вмиг улетучился, и, помня, что лихое лихим избывается, она твердо подступила к Фокле:

– А ты что за воевода повелеваешь? Хозяйка здесь ты?

– Ну, я! – гордо повела носишкою Фокля.

– Я! – с издевкой хмыкнула Алена. – Пришла свинья до коня и сказала: вот и я лошадь. А конь отказал: и ноженьки коротеньки, и ушеньки кургузеньки, и сама как свинья!

Позади раздались странные звуки. Алена оглянулась: это отмщенный Петруха делал вид, будто закашлялся.

– Ну а коли ты хозяйка, – с усмешкой спросила Алена, – скажи, зачем ворота на полночь ставлены?

Фокля громко чихнула – пожалуй, от непомерного удивления.

– Расти в брюхо, – вежливо посоветовала Алена и с мягкой укоризной сказала ошалелой бабенке: – Что ж ты так неосторожна, голубушка? Разве не знаешь: у того беда на носу висит, кто не чтит примет да не слушает старых людей. Исстари всем известно: коли ворота на полночь, стало быть, на север, поставлены, значит, всякая чертовщина неминуемо должна хозяев одолеть и выжить из дому!

– Складно врешь, – послышался позади низкий хриплый голос. – Откуда взялась такая? Tы чья?

И Алене показалось, что все кончилось, не начавшись…

Опять противно затряслись ноги, но она нашла в себе силы обернуться и прямо взглянуть в лицо неведомо откуда появившейся Ульянищи:

– Земля – матушка, небо – батюшка, и ветер – господин.

Ульяна повела углом щербатого рта, заломила бровь, не то настороженно, не то насмешливо оглядывая Алену.