Свет мой светлый

Противник великодушно делал нейтральный выжидательный ход, и Серега с готовностью принял его. Тем более что пора было начинать игру на другой, главной для него доске. Впрочем, партия эта грозила закончиться всего в несколько ходов. У соперника могла оказаться беспроигрышная домашняя заготовка. И к тому же «синий» явно предпочитал играть белыми…

Несколько помявшись, он сделал первый ход: предложил Сереге выйти на свежий воздух покурить. Конечно, за первый ход можно было принять и Серегино рукопожатие, только сам он считал его очень неудачным, дурным даже, тогда как фотография в «Ладе»… не вызывала сомнений.

Они вышли в сад. Уже вечерело, но было еще достаточно светло, чтобы видеть, как мелко подрагивали истинно музыкальные пальцы «синего», когда он протягивал пачку с сигаретами.

— Спасибо, я не курю, — отказался Серега и добавил: — Это я фокуса ради… Дым из ушей…

— А я с вашего позволения…

Серега согласно кивнул, хотя запах табачного дыма как раз был далеко не в его пользу. Его прилично мутило, и он бы с удовольствием подышал свежим воздухом безо всяких приятных собеседников, а еще лучше — окунул бы голову вон в ту бочку с дождевой водой…

«Синий» прикурил от газовой зажигалки и несколько раз жадно затянулся, тактично выпуская дым в противоположную от Сереги сторону. Весь он был такой убийственно вежливый, предупредительный, чистенький, будто накрахмаленный, что казалось — вырос из собственного хрупкого, холеного пальца. И Серега с грустью подумал, что драться он, конечно, не умеет и не будет. Да к тому же у них совершенно разные весовые категории. И что, отмаявшись затяжками, он обязательно затеет так называемый «мужской разговор». А ему, Сереге, надо будет поглощать ушами весь этот словесный дым. Да еще чувствовать себя кругом виноватым.

Докурив сигарету, «синий» тщательно погасил ее о кирпичную стену и оглянулся по сторонам в поисках урны. Но таковой рядом не оказалось, и он неожиданно швырнул окурок в бочку, до краев наполненную водой.

«У-у, чертов пожарник, замутил-таки», — с досадой подумал Серега.

А «синий», нервно массируя правую руку, наконец заговорил:

— Сережа, понимаете, мы дружим с Ольгой более семи лет. — Он запнулся, сообразив, что дал маху: — Вернее, я знаю ее так давно… Я близко знаком с ее родителями… Я учил ее музыке. Ну, это не столь важно.

Он снова умолк, нервничая, что не совсем удачно начал.

— Вы же, насколько мне известно, познакомились с Ольгой этим летом. Точнее, в августе. Верно? — «синий» впился в него пытливым взглядом.

Серега хмуро молчал.

Не дождавшись ответа, «синий» с опаской обернулся на дверь и спросил приниженным трагическим голосом:

— У вас с ней что-нибудь было?

Вот когда Серега с острой тоской пожалел, что у них действительно разные весовые категории. Он только сжал кулаки и готов был заорать во всю глотку прямо в заостренное личико «синего», в его пытливо ввинчивающийся в душу взгляд: «Было! Все было! Было, есть и будет!!!»

Но послышались шаги, и к ним с веранды сбежала Оля.

— Сережа, тебе обязательно надо хорошенько поесть, — просто сказала она и, заметив, что «синий» усиленно мнет руку, всполошилась: — Что, Валерий Аркадьевич, болит? Может, йодом смажете?

«Синий» вспыхнул, обиженно дернулся, спрятал больную руку в карман пиджака и выпетушил грудь.

Сереге эта маленькая сценка определенно пришлась по душе, и он спустил на тормозах свое негодование.

«Хм… Аркадьевич… смажете… Это уже что-то значит», — отметил он про себя, а вслух сказал, почти пропел облегченно-бодряческим голосом:

— Поесть — это всегда-а можно. Это даже очень хор-рошо-о — хор-рошенько поесть. А то мы, соддатушки-ребятушки, целу ночку не емши, мы, служивые, целый день не спамши…

И, пропев это, Серега, расстегивая на ходу китель, направился к бочке. Одним движением, через голову, сорвал с себя китель прямо с майкой и бросил их на яблоневую ветку. Заглянул в воду. Брезгливым щелчком сбил с ее поверхности окурок. Взялся руками за края бочки. И, сказав-пропев «кончил дело — ныряй смело», ухнул головой в воду по самую грудь, задрав ноги вверх. Подрыгал ногами, побулькал, выпуская воздух, и замер, прислонившись к стене. Дождался, когда две знакомые руки стали робко теребить его за штанину. Подождал еще. К знакомым рукам присоединились еще две — более решительные, но такие же слабые. Посопротивлялся немного, а потом одним махом, оттолкнувшись ногами от стены, а руками от бочки, выскочил из воды, обдавая холодными брызгами и хохотом своих «спасителей»…

— Сережка, сумасшедший, простудишься! — почти как Люська, радостно и тревожно воскликнула Оля и метнулась на веранду. Тут же вернулась с огромным, в полпростыни, полотенцем, накинула его на Серегины плечи и двумя руками стала растирать ему спину. Хохоча и отфыркиваясь, Серега одним концом полотенца осушил себе лицо, другим надраивал грудь, которая сразу же взялась малиновой испариной.