Читаем Свет мой светлый полностью

Ну как с таким командиром не станешь «достойным представителем»?

Лейтенант — комвзвода — был тоже, по оценке ребят, «мужик ничего, свойский». Но уже не то… Он явно и не всегда умело подражал капитану, а это хоть и понималось и прощалось ребятами, но не поощрялось. В общем, «художественная самодеятельность», как снисходительно выразился однажды Яшка по этому поводу, и «звание» приклеилось в сокращенном виде «худсам».

Неуязвимее других оказался старшина. Хоть с ним-то как раз у каждого было связано больше всего неудобств и конфликтных ситуаций армейской службы. Каких только кличек-ярлыков не лепили ему гораздые на выдумки ротные Теркины, все они держались не больше дня. Но каждый, пожалуй, увез домой последнее слово, сказанное о нем при расставании. Капитан и комвзвода простились перед строем, а старшина вышел проводить до автобуса, навсегда увозящего их из части. И когда они расселись по местам и водитель запустил мотор, старшина совсем не по-уставному, без единой металлинки в голосе сказал им: «Дай бог вас больше в форме не видеть, ребята. Не поминайте лихом!» — и, спрыгнув с подножки, взял под козырек. Автобус тронулся, все оглянулись на старшину, и кто-то из ребят растроганно обронил: «Человек!» Серега не смог ничего добавить к сказанному, он глотал слезы…

Самостоятельно с первой публичной оценкой личности Серега выступил еще в восьмом классе. Правда, вся публика состояла лишь из самой оцениваемой личности, но все же это был качественный скачок, очередная ступенька прозрения. Накануне экзамена по математике Борька застал его над старым, отцовским еще, учебником «Психологии». «Псих энд псих», — прокомментировал он это событие. Но Серега не среагировал на язвительность.

— Борька, знаешь, кто ты? — опросил он таинственно.

— Кто? — сторожась подначки, переспросил друг.

— Ты необыкновенная личность! — произнес Серега в раздумье, как открытие.

— ?!

Но Серега, не дав ему и слова сказать, стал обосновывать свою гипотезу, расцвечивая друга перьями всех достоинств. И чем больше и вдохновеннее он говорил, тем подозрительнее щурилось Борькино конопушное лицо. В конце концов, желая упредить розыгрыш, друг перебил его:

— Ты лучше все это Люське пропой, а то она не знает, что рядом с нею живет герой нашего времени, и все на тебя лупатится…

— А что, идея! Пошли! — воскликнул Серега, все еще находясь на волне своего прозрения, и встал, чтобы идти к Люське.

Но Борька, сразу посерьезнев, суетливо «тормознул на все подошвы»:

— Ладно, ладно тебе, психолог. Ты вот лучше скажи мне: хочешь гармонически развивать личность?

— Учись играть на гармони, да? — уже соскальзывая на хохму, отреагировал Серега, потому что Борька заговорил еще серьезнее и высокопарнее его.

— Не-ет, пошли… пошли в «грузию»! — вдруг оживившись, сказал Борька.

— А я туда и так еду, мать обещала достать путевку в альплагерь.

— Да нет, — Борька сник, — я говорю в «грузию» от слова грузить. Вагоны разгружать.

Серега растерянно смотрел на друга и чувствовал себя не совсем уютно — где-то внутри него довольно явственно похрюкивал свиненок: об альплагере он ничего еще не говорил другу.

— А может, вовсе и не будет путевки или мама две достанет, — пытался он еще оправдаться, но свиненок все хрюкал, потому как вторая путевка ничего не решала: Серега отлично знал, что Борька собирается в свою «грузию» отнюдь не за гармоническим развитием… — Так бы прямо и говорил, что грузить, — наконец нашел он верный ход, — на Кавказ мы и без путевок поспеем — турпоход же намечается в конце лета, — заключил Серега облегченно, и свиненок умолк.

А Борька взахлеб затараторил.

— Представляешь, придем осенью в школу: плечи — во! — следовал красноречивый жест руками в стороны. — Грудь — во! — руки соответственно сошлись впереди. — Ну и карман, само собой, поправим…

Это уже выражение Борькиного отца, вольного плотника, который после каждого крупного дела столь же крупно гулял, а потом брался за топор и, оказав свое «надо бы карманы поправить», уходил со двора.

XI

Карман они, конечно, поправили. Для Борьки это было существенно, хоть он и не показывал виду. Сереге же спортивного интереса ради, ну и с Борькой за компанию. Мать даже настаивала на путевке: мол, успеешь, наработаешься. Она, фельдшерица, много лишнего о человеческих слабостях знала и частенько полошилась попусту — не надорвись, не простудись. Хотя самой-то хорошо было известно — почем фунт лиха и поту…

Отец, будучи преподавателем физики, подходил к этому вопросу философски.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза