Свет мой, зеркальце…

Чуть скрипнув, стукнула дверца. Перед дымным прямоугольником зеркала остановилась секретарша. Одернула приталенный, кофейного цвета жакет с шелковыми лацканами, глянула вправо, влево, словно готовилась к ограблению и боялась свидетелей; ловко взбила копну светлых волос, достала из кармана помаду. Спохватившись, Ямщик принялся лихорадочно застегивать джинсы. Видеть секретарша его не могла, но рефлексы-то, рефлексы взрослого мужчины никуда не делись! Правила хорошего тона, если их вколачивать в подкорку без малого полвека, не вытравишь за полгода. Взвизгнула змейка ширинки, пальцы нащупали медную пуговицу…

Писк на грани слышимости, тонкий и гадкий, ввинтился в ухо. Пуговица вывернулась из пальцев. Ямщик нашарил беглянку вслепую, вернул в прорезь — взгляд его приковала мошка, летающая у прически секретарши. Ну, мошка. Безобидная мелюзга. Да, в разгар зимы. Да, пищит за целый рой. Ямщик моргнул, и мошек сделалось две.

Три. Четыре.

По сложным орбитам планеты-насекомые кружили вокруг солнца — женской головы. Глаза устали, подумал Ямщик. От монитора. Хорошо бы умыться.

Семь. Восемь.

Эскадрилья. Легион.

Он сбился со счета. Темной аурой мошкара зудела над секретаршей, наводившей марафет. Писк несся к горним высям, сулил мигрень; голова женщины целиком скрылась в зудящем облаке. Студенческие годы, вспомнил Ямщик. Стройотряд, «последний из могикан», куда я ухитрился попасть. Север, Новый Уренгой. Орды комаров-людоедов, мошка̀, но хуже всего — гнус. Легионы кусачей мелюзги, способной просочиться в любую щелку. Ни просроченная «ДЭТА», ни хваленый питерский «Беломор» не спасали от этой пакости.

Стройотряд запомнился Ямщику не столько мошко̀й, тундрой, ягодами и крутым заработком, сколько зыбучими песками, куда он, молодой балбес, умудрился влететь. Темная и сырая полоса, рассекшая дикий песчаный пляж, не вызвала у Ямщика подозрений, и зря. Слава богу, он ступил на предательскую зыбучку лишь одной ногой, левой — под правой осталась надежная сухая опора. Нога провалилась по колено, и чтобы вырваться из плена, насмерть перепуганному Ямщику довелось пожертвовать сапогом. Можно сказать, дешево отделался. Он не раз вспоминал тот зыбун, когда под ногами начинали проминаться лживые полы и мостовые зазеркалья. Может, потому и жив до сих пор?

Какой сапог оставить в зазеркалье, чтобы спастись?!

Из зеркала, бурлящего туманом, извергался сплошной поток гнуса. Рой вихрился угольным смерчем, словно намеревался подхватить и унести ничего не подозревающую женщину в страну Оз, на потеху злым ведьмам Гингеме с Бастиндой.

— Уходи отсюда, — прошептал Ямщик.

И сорвался, закричал в голос:

— Уходи!

Конечно же, его не услышали. Вернее, услышали, но не те, кто надо — дюжина-другая черных точек-одиночек, почуяв новую поживу, двинулась в сторону Ямщика. Они приплясывали в воздухе, словно в предвкушении пира. Ямщик вжался в стену. Бежать? Рвануть мимо облепленной гнусом секретарши? Затаиться: авось, пронесет? Решать следовало быстро: передовой дозор мошкары вился уже рядом. Вспомнив способы уничтожения пиявок, Ямщик от души плюнул в разведчиков, но позорно промахнулся.

С грохотом распахнулась входная дверь туалета:

— Александра?

— Валентин Петрович?

— А ну, марш отсюда!

Хрипатый рык ворвался в сортир, будто волна, полная колючего песка. Он наполнил помещение до краев — Ямщик ощутил это почти физически. И один ли Ямщик? Гнус колыхнулся, как от порыва ветра; разведывательный авангард унесло прочь. Секретарша вздрогнула, словно ее ударило током, и уронила помаду в умывальник.

— Валентин Петрович! Что вы себе позволяете?!

— Позволяю! Кыш, говорю!

— Вы грубиян! Кто вас учил так разговаривать с женщинами?!

У секретарши мелко задрожали губы. До сих пор Ямщик видел лишь затылок женщины, большей частью скрытый гнусом, сейчас же Александра развернулась к нему в профиль. Ямщик судорожно икнул, пытаясь столкнуть обратно в желудок подступивший к горлу комок. Лицо секретарши покрыла россыпь мелких гноящихся язвочек. Из-за них лицо плавилось, оплывало свечным воском, не в силах удержать форму. Правый глаз женщины съехал вниз, на щеку. Гнус облепил язвы и глазное яблоко, насыщаясь.

— Мамаша учила. Да иди уже!

— Что вы себе…

— Вали домой! Мне убраться надо!

Ямщик не помнил ни одного случая, чтобы хрипатый Валёк убирал в туалете — да и вообще где бы то ни было. Сторожить — это пожалуйста, а мытье полов Валентин-свет-Петрович считал ниже своего хмельного достоинства. Тем не менее, когда Ямщик, отважившись, выглянул из своего убежища, в руке у грубияна сияло оцинкованное ведро. Через край ведра свешивалась тряпка небесно-голубого цвета, на удивление чистая. По щиту и копье — вооружился Валёк деревянной шваброй, родной сестрой той, с которой начались зеркальные мытарства Ямщика.

— А вежливо вы разговаривать не умеете?

Секретарша всё никак не могла выудить из умывальника упавшую туда помаду. Пластиковый цилиндрик выскальзывал из трясущихся пальцев женщины.

— А я и говорю вежливо: скатертью дорожка!

— Очень вам признательна, Валентин Петрович! Благодарю за заботу!