Свет мой, зеркальце…

С каждым словом, с каждым проклятием он выплевывал новую пригоршню гнуса. Мошкѝ прибавлялось, рой зудел, пищал, копился в зеркальном убежище. Похоже, гнусу было все равно, кого жалить. Вахтер, ненадолго прервавший мытьё — он тоже изучал бедолагу-пацана — с новой силой заработал тряпкой. В туалете сделалось заметно светлее. Оторвавшись от неприятного, но завораживающего зрелища, Ямщик выяснил, что рой — сегодняшний, а не тот, еще только зарождающийся, из прошлого — тает, расточается, как оставленные без присмотра дубликаты. Свет люминесцентных ламп утратил бледность, налился сочной желтизной. Изображение в зеркале отдалялось, лицо мальчишки растворялось в мягком перламутровом сиянии, голос превратился в шепот, сползая в тишину…

— Не наши это, не лицейские, — буркнул Валёк. — Шантрапа журавлевская. Ну, я их поймаю! Мало не покажется…

В последний раз он провел тряпкой по сияющей, чисто умытой глади, которая уже начала превращение в привычный Ямщику туман, и отстранился, словно художник, оценивающий законченную работу.

— Блудне своей скажи, — дыша перегаром, бросил вахтер через плечо, — чтоб не лезла больше. Взяла моду лизаться! Язык вырву, не посмотрю, что дохлятина…

— Я, — прохрипел Ямщик. — Вы…

Хлопнула дверь, и он остался в туалете один.

Поговорили, значит.

5 Он хороший

«Он хороший. Любящий, заботливый. Когда я болею, он ухаживает за мной. Готовит завтраки, если я спешу на работу. Вчера мы ходили в паб. Пили французское пиво, не помню, как называется. Он заказал утиную ножку в клюквенном соусе, а я цыпленка из печи, с кус-кусом…»

Три фотографии среднего качества: утка, цыпленок, бокал с пивом. Бокал держала женская рука. Блики гуляли по обручальному кольцу, и казалось, что на кольце что-то написано. Должно быть, «Ash nazg durbatulûk, ash nazg gimbatul[8]» на Черном наречии.

Зачем я это делаю, ужаснулся Ямщик. Зачем? Пытаюсь выбить клин клином? Чтобы вышибить из памяти сцену с гнусом, надо совершить что-нибудь подлое, отвратительное, из ряда вон выходящее? Гаденький кайф вуайериста сменится угрызениями совести, и гнус выветрится, сгинет, ляжет на илистое дно воспоминаний? Какого беса…

Стой, дурачина. Вот кого-кого, а беса поминать не следует.

Двадцатью минутами раньше Ямщик взломал Кабучину страницу на Фейсбуке. Взломал — громко сказано. Он знал электронный адрес жены, пароль, имя пользователя, подтвержденный номер мобильного телефона — короче, он знал все, чтобы войти как хозяин, верней, как хозяйка, и в самом скором времени убедиться, что ничего интересного «городу и миру» Кабуча не пишет. В личных сообщениях числилось одно непрочитанное, от Тосечки, близкой подруги. Близкой во всех смыслах — жила Тося в двух кварталах от Ямщика с Кабучей. Лицом к лицу дамы встречались в лучшем случае пять раз в год, но это не мешало Ямщику считать Тосечку соседкой по квартире: Кабучин смартфон аж дымился от ее звонков, а Skype мерцал и зудел сутки напролет, и Кабуча плотно закрывала дверь в свою комнату, чтобы муж не ругался.

«Он хороший. Ты знаешь, он прекратил звать меня Кабучей. Только по имени. Он думал, что я не знаю этого противного анекдота про Кабучу, а я не разубеждала его. Скажи я ему про анекдот, был бы скандал. Не люблю скандалов, всегда теряюсь. Я привыкла, перестала обращать внимание. А он взял и прекратил. Тосечка, мне чего-то не хватает. Иногда мне хочется, чтобы он назвал меня Кабучей…»

Кровь бросилась Ямщику в лицо. Переписку жены с Тосечкой он отмотал назад, к середине, и сейчас читал сообщения недельной давности. Ответы Тоси он пропускал, все эти «да что ты!» и «ой, не бери в голову!», зато Кабучины откровения били Ямщика под дых, в печенку и селезенку, будто кулаки опытного боксера. Он не знал, почему Кабуча переписывается с Тосечкой, когда есть Skype и телефон. Боится, что двойник подслушает? Так ей легче, чем в обычном разговоре? Какая разница, если каждый пассаж начинался сакраментальным «он хороший»?!

«Он хороший. Чистоплотный. Раньше как-то не очень, а сейчас очень. Представляешь, у него теперь два разных лосьона после бритья! Один, правда, не лосьон, а бальзам. И новая туалетная вода. И новая зубная щетка. И носки он меняет раз в два дня. Рубашки тоже. Купил новую кепку, зимнюю. Мне тоже понакупил всякого, но это при встрече…»

Тосечка возмутилась: почему при встрече, это еще сколько ждать! Возмущалась она долго, в подробностях, Ямщик рванул вниз по ее возмущению, как мальчишка на санках с ледяной горы. Он знал, почему. Кабуче было неинтересно рассказывать про обновы, она хотела показать, да так, чтобы подруга была не готова заранее. «Ты в курсе, что значит «ревнует»?» — спросил он себя, дословно повторив вопрос, который сегодня задал Вере. И сам ответил, повторив реплику девочки:

«В курсе, не беспокойся. Что дальше?»

Он не знал, что дальше. Повеситься, что ли? Интересно, в зазеркалье можно повеситься? Почему нет, главное, чтобы веревка и крюк хорошо отражались…