Свет мой, зеркальце…

Не двигаясь с места, покойница глядела на него со странной смесью вины и укоризны. Любые чувства — тени, призраки чувств — с великим трудом проступали на восковом лице женщины, но за полгода Ямщик научился различать едва уловимые оттенки Зинкиных переживаний. «Что же ты, благодетель, так со мной? Я как собака, только не собака. И рада помочь, да не могу, прости…»

Стыд ошпарил Ямщика: словно ковш кипятка в лицо выплеснули.

— Прости, Зинка, — буркнул он, отводя взгляд. — Погорячился. Нервы. Извини дурака. Ты лизни ее, хорошо? По-человечески прошу: пожалуйста!

Зомби поникла плечами.

— Лизни разок! Чего тебе стоит? Не бойся, от этой кобылы не убудет! Ну давай, а?

Ссутулившись, женщина заковыляла прочь, к выходу.

— И ты, Зинка?! — в сердцах бросил Ямщик.

Зинка споткнулась на ровном месте, но шагу не сбавила, только сгорбилась еще больше.

— Спасибо!

Лопоухий парень, расплывшись в довольной улыбке, пялился на себя в зеркало. Придирчиво оглядев его, Ямщик, независимый эксперт, вынужден был признать: парикмахерша сотворила чудо. Или, если угодно, создала парадокс: уменьшившись вдвое, буйная шевелюра клиента приобрела благопристойный вид, но при этом выглядела даже более пышной, чем раньше. А главное, уши — господи боже ты мой! — по-волчьи прижались к черепу, утратив сходство с локаторами.

Может, и правда Люська? Напрасно он разорялся, зря пытался натравить на нее Зинку. И перед зомби неудобно вышло… Где же тогда Дашка? Если еще не раскрутила блондинку на «менку» — почему не здесь, почему не окучивает?

Люся? Дарья?!

Оставив Даше-Люсе щедрые чаевые, клиент утопал в холл: расплачиваться на кассе по прейскуранту. Минут пять Ямщик потерянно бродил из угла в угол, силясь придумать, что бы еще предпринять. Ничего в итоге не надумав, он признал свое поражение.

— Люська ты, Люська, — вздохнула кассирша, рыжая лиса, заходя в зал. — Шалава ты безбашенная! С дитём шуры-муры крутишь? В смущение мальчика вводишь?

В голосе кассирши звенела сочная, ядреная зависть.

— А тебе завидно? — отбрила Люся-Дашка. Уж что-то, а бабьи голоса она читала с листа, как отец Ямщика читал партитуру. — Забирай, мне не жалко!

— И заберу! Тебе ни к чему, ты у нас замуж собралась…

— А и собралась! Тебе-то что?

— На свадьбу пригласишь?

Ямщик навострил уши.

— Ага, мой Арменчик только о тебе и мечтает! Не спит ночами, лично приглашение подписал!

Армен, значит. Джигарханян? Нет, вряд ли. Точно, Дашка — она только про «замуж» и тараторила. С другой стороны, почему бы и Люсе-разведенке не устроить личную жизнь?

— Тогда с тебя поляна, — припечатала кассирша.

— Поляна? Без проблем!

— Точно?

— Не переживайте, девчонки, проставлюсь! В лучшем виде!

Хлопнула дверь. В холле забу̀хал сапогами очередной клиент, отряхивая снег. Все умолкли, как по команде, лиса-кассирша заторопилась назад.

Больше здесь ловить нечего, понял Ямщик.

3 Пара слов за одержимость

— Закурить есть?

— Не курю.

— А если найду?

Ямщик машинально расстегнул пуховик, чтобы рогатка была под рукой. Шайка бесов зашлась хохотом. Держась за животики, сгибаясь в три погибели, перхая горлом и чихая от восторга, они галдели сквозь чих и смех:

— Мобилу!

— Мобилу отжимай!

— Бабки заныкал, сволочуга!

— Кота! Кота пусть в залог оставит!

— Где кот?

— Отобрали! Конкуренты…

— Цыц! — гаркнул вожак.

— Ты с какого района?! — не удержался самый мелкий.

Он огреб затрещину, кубарем покатился в сугроб и заерзал, закопошился в снегу. Настала тишина. Ямщик смотрел на бесов, бесы смотрели на Ямщика, и каждый подмигивал ему левым глазом: черным, влажным, будто испанская маслина.

— Идем? — предложил вожак.

— Куда?

Вожак мотнул кудлатой головой:

— Посидим? По кружечке, а?

Бесы перехватили Ямщика вечером, за три дома до лицея. Здесь был поворот налево: от потешной рубежной будки, сделанной под старину, начиналась дорожка из желтого кирпича. Вела дорожка к двум ресторанам: шикарному пивняку, где по вечерам устраивались мальчишники со стриптизом, и тихой корчме, равно славящейся варениками с вишнями и фаршированной щукой. Щуку, как помнил Ямщик, следовало заказывать за два дня; вареники подавали сразу. Кабуча объясняла это трудностями щучьей ловли, Ямщик — особенностями национальных темпераментов.

По дорожке следовало идти с опаской: окна углового дома, если смотреть с торца, на первом этаже были забраны решетками, а на верхних этажах кое-где заляпаны краской. В зазеркалье это означало мертвую зону по краю дорожки. Там дышали голодные ямы, дыры, местами заросшие безлистыми ветвями, плетями бешеного винограда, паутиной, сетью келоидных рубцов. Ямщик хорошо помнил, как летом из одной такой дыры выбралась Зинка.

— А толку? — спросил он. — Сиди, не сиди…