Свет мой, зеркальце, скажи…

Ах, эта величавость и спокойствие. Ах, эта роскошная грива и невозможно красивая осанка. И горделивый взгляд каких-то невозмутимо-умных глаз.

«Вот истинный царь природы, – подумалось тогда. – Куда иным человеческим особям, которые искренне считают себя венцом создания, до этого благородного и роскошного творения фауны?»

Нет, явно не царские особи зачастую меня пытались преследовать. Ни благородной осанки и хороших манер, ни умного взгляда…Умного, но не напыщенного, алчного и хищного. Возможно, поэтому я и не очень удивлялась тому, что слышала в ответ на их уязвленное мужское самолюбие. Я тоже, признаюсь честно, была девушкой, которая за словом в карман не лезла. Впрочем, что ж удивительного? Меня можно понять: я защищала свое женское достоинство.

– Нарцисска, жизнь тебя еще проучит…

(Согласна, пусть жизнь проучит. Но уж точно не ты, возомнивший себя почему-то миссионером-учителем).

– Подумаешь, рафинированная красавица… Видали мы таких.

(Ну, раз «видали», чего ко мне цепляешься? Впрочем, за комплимент спасибо. Ведь «рафинированная» – значит утонченная, изысканная, аристократичная)…

– Да кому ты нужна будешь через два года?

(Да хоть никому. Тебе-то что за печаль? Тебя пусть это не заботит).

Вообще, забавно, почему именно через два года? Да даже через двадцать два, положа руку на сердце, признаюсь, осмысливая жизнь обратным отсчетом…

А еще находились мерзавцы, которые просто прямым текстом и в ясны очи желали мне поскорее состариться и сгорбатиться, чтобы они могли повеселиться по этому поводу. И это правда.

Что могут мужчины… Нет, явно – не цари. Цари – не мы. И – не они. Ну, понятно, было немало просто элементарных пикапских наскоков. («Пикап» – я и слова-то такого тогда не слыхала). Но суть очень хорошо понимала, каким термином это не назови.

Ну, а как быть с теми, кто, вроде бы, уверял в искренности и благородстве своих намерений?

Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим…

А вот с такими благими пожеланиями был явный напряг. Или «напряженка», как говорила героиня небезызвестного советского кинофильма, правда, совсем по другому поводу. Но просто слово это мне очень нравится…

* * *

…Я сидела на тахте, поджав ноги и положив голову на колени. Тихо, как-то незаметно прошелестел пару дней тому новый год. И совсем не радовал меня нежданный-негаданный отпуск среди зимы. Нужно было искать новую работу. И я тихонько прошептала эти поэтические строки, известные еще со школьных времен. Почему-то они всегда приходили на память, когда у меня что-то не ладилось в жизни:

Саше случалось знавать и печали:
Плакала Саша, как лес вырубали.
Ей и теперь его жалко до слёз.
Сколько тут было кудрявых берез!

Валя – сестра, присыпившая только что на руках дочурку и слышавшая мою поэтическую грусть, покачала головой: «Ох, и невезучая ты, Сашка».

Я перевела взгляд на маму. Она была явно огорчена. Оно и понятно: жизнь ее самой младшенькой («красопеточки», как она меня иногда называла) не только не была устроена, но и озадачивала этой пугающей историей, из-за которой мне пришлось даже сорваться с работы. (Подробности с ножом я, щадя родителей, утаила). Но и остального было достаточно, чтобы озадачиться и призадуматься. Мама жалела меня, а я – ее.

– Да ладно, всё утрясется, мам… Вот лучше скажи: как ты управлялась с тремя детьми, пребывая в моем, нынешнем 28-летнем возрасте, да еще и работая сутками медсестрой? – искренне сокрушалась я.

– Тогда просто жизнь была другой, – развела руками мама.

– Ну, вот и не надо меня жалеть, – сказала я. – По сравнению с тобой моя нынешняя жизнь – просто сказка. Каждое лето – отдыхаю на море. У меня – интересная работа, которая мне нравится. Хочу – бегу на интервью. Хочу– на встречу с друзьями в кафе… Хочу – в бассейн, в кино, в библиотеку или к косметологу на прием. Я свободна, живу в свое удовольствие и порхаю по жизни, как бабочка…

– Всё это хорошо, – согласилась мама. – Но твои одноклассницы уже давно замужем…

– Ну, и что же из этого? Значит, пока не судьба.

– Небось, принца на белом коне ждешь? – слегка иронично спросила Валя.

– Жду. Но, наверное, у принца конь еще не вырос…

И старшая сестра Женя, будучи оптимисткой по жизни (хоть, жизнь и не всегда ей давала для этого основания) попыталась успокоить меня:

– Всё утрясется, Санюточка, не грусти. – И еще добавила, желая сказать мне, очевидно, что-нибудь приятное:

– Тебе больше двадцати трех лет никто не даст…

«Санюточка» – так называла меня она иногда. А я ее – «Женюточка»…

Чтобы как-то закруглить эту тему, я добавила: «Теперь и наш папа может вздохнуть, наконец, свободней – мой бессменный часовой».

Папа встречал меня со всех вторых смен все эти три года. Обычно я возвращалась в одиннадцать часов.