Свет на Монегане

Тем вечером Мартин с Бет поужинали при свечах в ресторанчике маленькой гостиницы, где они остановились. Свечи были не роскошью, а необходимостью. Гроза разразилась над островом с нарочитой поспешностью — по крайней мере, такое впечатление возникло у Мартина. Впервые солнце спряталось за облако тогда, когда он подошел к мастерской Тревора. Ко времени его ухода, час спустя, уже все небо было затянуто низкими ворчащими тучами. Художник, справедливо предсказав скорое отключение электричества, настоял на том, чтобы Мартин захватил с собой фонарь. «Просто оставьте его в номере, — попросил он. — Я встречаюсь с Деннисом и Пат чуть ли не каждый день. Они вернут». При этих словах Мартин улыбнулся и покачал головой. Роберт Тревор прочел его мысли и ободряюще кивнул. «Мы же островитяне, Мартин. Такая тут жизнь».

Тревор проводил его до самой калитки, что явно стоило ему немалых усилий.

— Что с вашей ногой, Роберт? — спросил Мартин, подняв щеколду и собираясь выйти.

— Это бедро, — объяснил художник. — Говорят, нужен новый сустав. Я пока не решил.

Мартин вспомнил дряхлый столик, на котором Тревор держал краски, его отломившуюся ножку, которую все время приходилось возвращать на место. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы угадать в Треворе ярого противника любых обнов.

— Вы ее не навестили, — заметил Мартин, когда калитка между ними захлопнулась. Это была последняя отчаянная попытка вынести порицание.

— Да.

— А зря, — сказал он. — Вы могли бы прийти с Джойс, назваться старым приятелем. Я бы ни о чем не догадался.

— Я думал об этом, — признался Тревор. — Но мне совершенно недвусмысленно дали понять, что это ни к чему. Вы оказались на высоте положения — так я слышал.

Вдали низко прогрохотал гром.

— Кстати, именно этого наша подруга Джойс и не может вам простить, — продолжал Тревор. — Ваша верность Кларе в последние несколько месяцев привела ее в бешенство. Раньше она всегда считала, что имеет полное право вас презирать.

— Я оказался на высоте положения во время ее смерти, но не при жизни?

— Что-то вроде того, — кивнул Тревор. — Но нет худа без добра. Благодаря желанию этой женщины вас наказать вы стали обладателем превосходной картины.

— Да я не знаю, что с ней делать, — сознался Мартин. — Пришлось снять там, на Западе, камеру хранения.

— С кондиционером, надеюсь.

Мартин кивнул.

— Кроме нее, там ничего нет.

— Если она вам не нужна, я с удовольствием заберу.

— Теперь смотреть на нее будет еще тяжелее, — признался он, уже понимая, что никогда не вернет эту картину Роберту Тревору. — Такая грусть у нее на лице. И то, как она стоит на пороге. Я всегда буду знать, что вы и есть тот, кого она ждет у этой двери.

— Опять ошиблись, Мартин, — уверил его Тревор. Он грузно оперся на калитку обеими руками, давая гостю понять, что в рукопожатии и теперь не больше нужды, чем при их встрече. Мартин вдруг осознал, что ему, должно быть, уже за семьдесят. — Я входил в эту дверь. Но ждала-то она вас.

— Ах, — вздохнула Бет и взялась за свою отбивную с неподдельным аппетитом. По крайней мере, подумал Мартин, она не из тех лос-анджелесских девиц, которые всегда заказывают рыбу и не пьют ничего, кроме минералки. — Ты за меня волновался?

— Еще бы, — ответил Мартин. Он увидел, как она размашисто шагает по улице, за считанные минуты до грозы. Он ждал ее под быстро чернеющим небом в кресле-качалке на веранде гостиницы. Едва она уселась рядом с ним, как в воздухе раздался электрический треск и небо расколола первая молния.

— Ты забыл, что я из Миннесоты, — сказала она, наставив на него вилку. — Первые двадцать лет жизни я только и делала, что смотрела, как собираются грозы. Ну, а ты что без меня поделывал, старичок?

— Да ничего особенного.

— Совсем ничего?

— Зашел в одну мастерскую. Поснимал виды. Как и хотел.

— Молодец.

Перевод Владимира Бабкова.