Наступал очередной вечер, и снова все оказывались вместе: каждый находил новые аргументы в защиту своей точки зрения, каждый старался завоевать поддержку большинства.
Да, здесь были очень разные люди. Одни годами откладывали деньги на это путешествие, другие уже через несколько минут не смогли бы сказать точно, сколько они выложили за билет. Лишь несколько человек представляли исключение: в океане они должны были перейти на борт других кораблей, ведущих научные работы. Но и эти старались не отставать от большинства, и они стремились почувствовать себя просто путешественниками, туристами…
Остановившись у тяжёлой портьеры из какого-то синтетического материала, Ли внимательно оглядел голубой, отражённый десятками зеркал, залитый светом зал. Вдавив в ушные раковины миниатюрные радиоприёмники, настроившись на различные длины радиоволн, более двадцати пар в полной тишине старательно исполняли различные танцы — от старинной кадрили до рок-н-ролла. Было что-то неприятное в этой тишине, обнажающей нелепое движение фигур, лишённое единого ритма… Наука удовлетворяла капризным требованиям моды.
Ловкие, гибкие стюардессы, неслышно скользя среди танцующих, разносят напитки и фрукты, бесшумные аппараты нагнетают кондицированный, пахнущий весной и фиалками воздух… Туалет дам более чем откровенен: в белых платьях из ацетатного шёлка они кажутся обнажёнными. Блеск искусственных бриллиантов в причёсках и каблуках, сверканье украшений на платьях, жар золотых поясов — всё отражается десятками зеркал, всё возвращается в сотнях и тысячах лучей разнообразных оттенков… Подлинное царство ярких красок, света, лёгкой, бездумной радости! Но всё в нём продумано, взвешено, предусмотрено, всё призвано служить единственной цели: здесь человек должен забыть обо всём и быть счастливым!
— Кто она? — вполголоса спросил Ли приятеля, указывая глазами на девушку, которую они только что видели на палубе. Дождавшись, когда рыжий партнёр отвёл девушку к креслу, Генрих ответил:
— Мари Пьялетти. Отец — один из директоров треста, владелец крупнейшей на Средиземноморье фирмы, изготовляющей снаряжение для подводных работ… В последнее время переключился на космос.
— Разве я спрашивал об отце?
Генрих улыбнулся.
— О дочери мне, пожалуй, сказать нечего. Ты видишь её перед собой — и это всё. Насколько мне известно, никаких собственных достоинств, которые можно было бы отметить, нет и не предвидится. Избалованная, взбалмошная девчонка. Недурно играет в гольф, отлично танцует, увлекается подводным спортом… Это всё. С ней — Герберт Лоуссон, океанограф. Умён, но порой бывает вызывающе циничен.
Ли задумчиво покачал головой. Продолжая наблюдать за Мари Пьялетти и Лоуссоном, он не мог не видеть печальных, умных глаз девушки, которые никак не соответствовали характеристике, данной Генрихом.
— Мне почему-то кажется, что это более глубокая натура, — мёдленно сказал Ли, беря за локоть приятеля, чтобы обратить его внимание на другую пару. — Ну, а эти?
— О-о, это… — в тоне Генриха послышалось восхищение. — Видный специалист в области аннигиляции, автор многих трудов по теории поля и квантовой механике… Это — Клод Луи. Ему только тридцать, хотя на вид можно дать все сорок пять, — не так ли? Дважды горел при постановке рискованных опытов на спутниках, а сейчас — просто турист. Отдыхает… Его дама — Грэта Ронс. Журналистка, поэтесса…
Неожиданно в глаза Ли бросилась мрачная фигура в чёрном. Когда он собрался обратить внимание Генриха на это необычайное явление, к ним подошла высокая, стройная девушка. Улыбнувшись Ли, она обратилась к Генриху, заговорив вдруг поразительно чистым, мелодичным голосом.
— Я хочу танцевать! Настройся на двадцать семь и три сотых.
Генрих широко улыбнулся, достал из нагрудного кармана пару «звуковых кнопок» и, покрутив кольца настройки, вставил их в уши. Девушка раскинула руки, и они унеслись в вихре стремительного вальса.
Проводив их взглядом, Ли улыбнулся: что так понравилось ему в этом лице? Ах да — ямочки на щеках, ямочка на подбородке… И взгляд — прямой, напористый, весёлый… Потом он снова сосредоточил внимание на мрачной фигуре человека в чёрном. Ему не пришлось недоумевать слишком долго: он оказался патером. Какая-то девушка обратилась к нему, и тотчас, словно по-волшебству, на свет появилась крохотная библия, патер сделал умильное лицо, поднял глаза вверх. Ли отвернулся.
Он снова оглядел переливающийся разноцветными огнями зал и, найдя Генриха, сосредоточил на нём упорный, немигающий взгляд. Через несколько секунд немец обернулся, встретился с глазами Ли, кивнул.
— Тебе небезразлична эта девушка? — спросил Ли, когда Генрих снова оказался рядом. — Твои глаза излучают света больше, чем эта люстра… Мне кажется, ты не ошибся в выборе.
Генрих смутился.
— К сожалению, выбрала меня она, а не я — её. Впрочем, между нами ничего нет и быть не может… Почему ты так смотришь?
Ли счёл за благо промолчать. Зачем уличать человека в неосознанном чувстве? Придёт время, и Генрих сам поймёт всё.
— Она русская?