Свет над землёй

— Хорошо, перейдем к фактам. — В шестом ряду Сергей увидел багрово-сизое, надутое лицо Кривцова. — Вот они, самые свежие. Вы слышали речь коммуниста Чебцова. Он рощенский сосед, так сказать, с нашей восточной границы. Я бывал в том колхозе, знаю и Чебцова и то хозяйство, которым он руководит… Техника там не в почете. А о чем же нам говорил Чебцов? О налыгачах для молочной фермы. Нечего сказать, нашел товарищ животрепещущую проблему! Да разве на двадцать первом году колхозного строя о налыгачах нам надо печалиться? А Чебцов поглядывал на Андрея Петровича и слезно просил: помогите ему, бедняге, раздобыть налыгачи! В зале тогда смеялись. Да, такие речи ничего, кроме усмешки, и не могут вызвать. Разве налыгачи ныне должны тревожить покой председателя колхоза? По соседству с Чебцовым, через речку, в колхозе «Светлый путь», председатель которого, товарищ Несмашная, является тоже делегаткой конференции, молочная ферма полностью механизирована, там даже корма подвозятся к кормушкам по подвесной дороге. Так почему бы и Чебцову не потребовать с этой трибуны, чтобы ему помогли приобрести не налыгачи, а автодоилку, автопоилки? Почему Чебцов не выступил здесь горячим поборником механизации животноводческого хозяйства?

— У нас нет электричества, — послышался слабый, с хрипотой голос Чебцова.

— А почему же его нет?

— Покамест еще не успели приобрести.

— Да вы и не думали поспешать. — В зале ветерком прошумело оживление. Сергей продолжал: — Нет, тут причина не в отсутствии электричества, а в том, что не лежит у Чебцова душа к технике: хлопотно с ней, вот он всю жизнь и будет болеть о налыгачах. Оно спокойнее, и вот почему. Приведу только один пример. Доярки из фермы Чебцова перешли речонку вброд и побывали на ферме колхоза «Светлый путь», а когда вернулись домой, то устроили своему председателю скандал. Женщины попались горячие, ну и досталось Чебцову… И вот как-то встретил меня Чебцов и говорит: «Ты наш депутат, мы тебя избрали, а только прошу тебя — не допускайте в свои колхозы наших колхозников». — «Это почему же их нельзя допускать?» — спросил я. «Да, видишь ли, какое дело: побывают они, допустим, на молочной ферме «Светлого пути», и тогда беда — нравственностью портятся. Спокойствия от них нету…» Чебцову хочется отгородить своих людей от соседей, и это ему очень выгодно. А рощенцам невыгодно. Невыгодно и то, что наши соседи с севера, марьяновцы, не идут с нами в ногу. С этой трибуны Кривцов ни словом не обмолвился о соревновании марьяновцев с рощенцами, но зато со спокойной совестью называл свой район отстающим, называл так, как будто в этом есть какая-то заслуга. И еще говорил о «тепловом резерве». А о каком же «тепловом резерве» шла речь — умолчал. О том, который дает в Марьяновскую Усть-Невинская ГЭС. Так почему бы Кривцову не подумать о своем «тепловом резерве»? Разве станица Марьяновская стоит не на берегу Кубани? Так за чем же остановка? Оказывается, за маленьким: у руководителя советской власти нет инициативы…

Снова послышались реплики:

— Зато у Кривцова есть знатная звеньевая, и он называет ее «царица полей»!

— Была, да вся вышла.

— На одной «царице» теперь далеко не ускачешь!

— А кому какое дело до чужого района?

— Какое дело до чужого района? Да разве же он чужой? Нет, товарищ, марьяновцы нам не чужие, поэтому и хочется к планам электрификации рощенцев пристегнуть не только наших ближних соседей, но и еще десятка два районов, а потом бы и весь край.

Сергей сошел с трибуны, шум рукоплесканий провожал его. И когда он сел и стал причесывать пальцами растрепавшиеся волосы, Николай Николаевич поднялся, подождал, пока в зале наступила тишина, и объявил перерыв.

43

Утро выдалось морозное, ясное. Солнце, встав над заснеженным городом, заливало слепящим светом улицы, крыши домов, билось, пламенея, в окна. В небольшом зале с высокими белыми стенами было в этот час светло — лучи солнца просачивались сквозь шелковые шторы и мягко падали на столы, стоящие буквой «П». Здесь открылось заседание первого пленума — решались организационные вопросы, и для Сергея уже не явилось неожиданностью то, что Кондратьев был избран секретарем и членом бюро краевого комитета.

В коридоре Кондратьев взял Сергея под руку, отвел в сторону и, поглаживая седой висок, сказал:

— На наше счастье погодка установилась, можно уехать машиной. Как ты думаешь?

— Я-то поеду на машине.

— А почему «я поеду»?

— Да ты же теперь здесь…

— Нет, поедем вместе, всей делегацией.

— Выезжать сегодня? — спросил Сергей.

— Да. Я только на минутку зайду к Андрею Петровичу. Подожди меня здесь.