Свет над землёй

Нет, это не так. Даже в чужом и непривычном наряде Ставрополь оставался самим собой, и вид его все так же напоминал укрытую дымкой широкую степь, синь манящих далей, простор, и простор необозримый. Не знаю, по причине ли приезда делегатов — гости, люди шумные, расхаживали повсюду, — оттого ли, что все кругом было белым-бело, или же всему виной явилось солнце, которое высоко поднялось в чистом небе и гуляло себе там по-весеннему, — только город в этот день выглядел еще красивее, чем в любую февральскую оттепель; все в нем блестело, искрилось, сияло… Например, открытая лестница театра была еще на рассвете старательно расчищена и подметена, и тонкий слой не снега, а мельчайшей изморози въелся в гранитные плиты, напоминая собой роскошный шелк, щедро раскинутый перед входом гостей.

По этому блестящему шелку, поскрипывая сапогами, валенками, кавказскими бурками, подымались делегаты. Варвара Сергеевна и Глаша, отбившись от своей делегации, тоже поднимались по белой лестнице. Вошли в театр, разделись, затем порядочное время простояли у зеркала: осмотрелись, оправили юбки, кофточки, поудобнее раскинули пуховые (из козьего пуха) шали на плечах; белые косынки повязали так, что причесанные волосы каемками темнели повыше лба — особенно у Глаши эта каемка, немного светлая, с золотистым оттенком, красиво выглядывала из-под косынки…

Когда же с туалетом было покончено, они предъявили чернолицему мужчине свои делегатские документы, поднялись еще по одной лестнице и вошли в длинное, в виде узкой улочки, фойе. Глаша как-то раз летом приезжала в Ставрополь и была на спектакле, — она-то знала, что во время антрактов здесь прохаживаются люди. Теперь здесь повсюду выстроились стенды, и фойе, формой своей похожее на букву «Т», напоминало залы выставки.

— Наглядно, — сказала Варвара Сергеевна. — Давай и мы посмотрим… Меня вот те кучерявые колоски к себе привлекают. Это же не колосики, а чудо!

— Не чудо, Варюша, а ветвистая пшеница. Я читала — сильно урожайная, но родит еще не везде.

— Это почему же так?

— Ученые, должно быть, еще чего-то не додумали.

— У нас бы уродила!.. Дай-ка поближе присмотрюсь…

Варвару Сергеевну потянуло к ветвистым колосьям; взяв Глашу под руку, она ни за что бы не взглянула ни на один стенд, даже на стенд искусных кубанских виноделов, возле которых толпилась порядочная кучка делегатов, — там, просвеченные снизу, искрились разных цветов бутылки, сложенные высоким курганом, и тут же из бочонка в стакан текло и не проливалось розовое вино. Женщины хотели пройти мимо виноделов, как тут им путь преградили Герои Социалистического Труда. Они выстроились вдоль всей стены, и пройти, не взглянув на их бронзово-темные, опаленные зноем лица, было просто невозможно. И если бы на портретах были лица незнакомые (мало ли теперь на свете Героев), то наши зерновички только бы мельком, так, из любопытства, заглянули и прошли бы дальше; но среди Героев, первым справа, стоял мужчина с куцей бородкой и сощуренными глазами, — портрет был до того знакомый, что женщины в эту минуту забыли о ветвистой пшенице, невольно остановились и уже дальше идти не могли: на них смотрел и усмехался, как живой, — кто бы, вы думаете? — Стефан Петрович Рагулин! Старик был нарисован кистью сочной и с любовью; по всему было видно, что художник хотел показать не только приметную рагулинскую бородку или рубцы морщин на худощавом жилистом лице, но самый характер этого человека, особенно тонко выраженный в прищуре маленьких, хитроватых глаз.

— Глаша! Гляди, кто на нас смотрит!

— Известно, — Рагулин.

— И скажи на милость, — как живой!

— Человек приметный: всему району покажи — узнают.

— И хитринка в лице так и сидит!

— Куда ж ее денешь! От природы.

Только что женщины хотели направиться все туда же, к ветвистой пшенице, как их внимание привлекли овцеводы: до чего ж таки красиво была заснята овцеводческая ферма, со всеми ее кошарами, выпасами, собаками, вагончиками и чабанами. Смотришь на фотографию, и кажется тебе, будто проходишь по степи и видишь, как разлилось по необозримому простору бурое море шерсти, — отара идет попасом, как туча, гонимая ветром, а чабан, в окружении скучающих собак, взошел на курган и задумчиво смотрит вдаль. Или ты уже видишь походную электростанцию, и от нее на электрических шнурах тянутся десятки ножниц, — невдалеке рядком лежат овцы, ножницы в умелых руках подрезают толстый слой тяжелой шерсти, и со спины овцы спадает на землю желтовато-белая снизу шуба… А оторвешься от фотографии — и тут же перед тобой кусочки той же шубы; шерсть связана пучочками, внутри она такая прозрачно-желтая, что кажется, будто каждый волосок пропитан топленым жиром.

— Такое богатство и у нас имеется, — сказала Варвара Сергеевна, — поспешим, Глаша, к тем курчавым колосьям.