Свет над землёй

Федор Лукич молчал, точно и не слышал этого разговора. Артамашов попрощался, а когда сел в седло, сказал Хохлакову:

— Федор Лукич, ежели ты мыслишь все иначе, то лучше прикуси язык.

За мостом, свернув на дорогу, ведшую в Усть-Невинскую, Артамашов пришпорил коня и понесся по степи галопом. «Нет, таким надо умирать — пень сгнивший и только. И этот туда же — «спайку, спайку»… Эх ты, сатана бесхвостая!..»

Степь под звездным небом, прохлада, идущая от реки, дробный стук копыт, свежий ветер, лезущий под рубашку, — все это было так привычно и мило сердцу, что Артамашов сразу повеселел и, пуская коня на шаг, негромко запел: «По яру, да по глубокому…»

Вскоре по берегу, на черном фоне Верблюд-горы, показались частые огни Усть-Невинской.

22

— Иринушка, входи, дорогая! Дай тебя поцелую! Эх, смотрю на тебя и вижу свою молодость. Хоть и давненько это было, а не забывается… Не-ет, не забывается…

Так говорила Наталья Павловна Кондратьева, приглашая в дом Ирину Тутаринову. Она взяла гостью под руку и повела в небольшую комнату с одним окном, которое выходило в палисадник и было снизу доверху оплетено хмелем. Зной сюда не проникал, и от этого в комнате всегда было прохладно, пахло свежестью листьев и мятой, росшей за окном.

Наталья Павловна усадила Ирину на диван, а сама села на стул. Они смотрели друг на друга и думали каждая о своем: Наталья Павловна о том, что когда-то и она была такая же красивая и цветущая, как Ирина; вот так и ей любое платье было к лицу; вот так и у нее блестели молодые карие глаза… А Ирина думала о том, что придет время — и она станет такой, как Наталья Павловна, о том, что у нее со временем округлятся в оборке морщинок глаза; о том, что и у нее с годами седина вплетется в косу…

— Иринушка, угощу тебя чаем с вареньем…

— Тетя Наташа, не нужно беспокоиться… Я к вам на одну минутку. Дело у меня…

— А я тебя так сразу не отпущу… Варенья непременно отведай.

Наталья Павловна вышла из комнаты, а через некоторое время на столике появились чайник, ваза с вареньем и тарелка с удивительно пышными ватрушками. Наталья Павловна сама наложила на ватрушку клубничных ягод, сваренных так осторожно, что казалось, они были только что сорваны с куста, твердые, темно-коричневые, точно пропитанные медом. Разливая чай, Наталья Павловна спросила:

— Ну, что там у тебя за спешное дело?

Ирина тяжело вздохнула:

— Не знаю, как и начать. — Ирина наклонила голову. — Наталья Павловна, я получила письмо… без подписи… Гадкое, противное письмо. — Протянула Наталье Павловне потертый конверт. — Вот оно…

На клочке плотной бумаги было написано: «Ирина жалко мине тебя тихо и умно прозследи засвоим муженьком он тебя обманывает ты думаеш чиво он такое часто ездить в Родниковскую там у нево есть уфажорка она вся ученая партиейная и агрономша они смеются над тобой что ты баба дура муж твой делает все очен хитро все как будто они товарищи поработе наблюдай за ними тихо и ты все увидеш сама».

— Безграмотная дура и завистница, — сказала Наталья Павловна, отдавая письмо. — Чужому счастью завидует… Видно, своего не имеет — вот и бесится… Сергею читала?

— Что вы, Наталья Павловна! Разве я могу ему это показать?..

— А почему же не можешь? Непременно прочитай.

— А если правда? — Ирина побледнела.

— От мужа ничего не скрывай. — Наталья Павловна посмотрела на Ирину матерински ласковыми глазами: — Иринушка, а ты знаешь, что такое настоящая жена?

Такой неожиданный вопрос несколько смутил Ирину, и она, не зная, что и как ответить, некоторое время сидела молча.

— Ну, быть верной, любить, — краснея, ответила она. — И вообще, чтобы все было по-хорошему.