А вам и сказать нечего. Вы не записывали. Не подсчитывали, сколько этот человек съел, сколько тепла потребил, сколько времени занял собой. Когда вы его угощали, чем именно, когда вы за него платили и сколько именно, – вы как-то не догадались посчитать и чеки сохранить. И теперь потрясать ими перед публикой, участвуя в подсчетах…
Мальчики играли на площадке. И о чем-то заспорили. И крупный белобрысый мальчуган веско выговаривал маленькому рыженькому парнишке. Мол, ты какое право имеешь со мной спорить и принимать Генкину сторону?
Помнишь, прошлым летом я тебе купил мороженое за сорок две копейки? А отдал ты мне только двадцать копеек. И потом еще десять. А еще зимой я давал тебе два раза свои коньки. Двенадцать копеек ты мне не отдал. А споришь. И еще пользовался коньками. Никакого ты права не имеешь спорить, я тебе сделал много добра.
И другие мальчишки это слушали. Рыженький был весь красный… А потом другой мальчик сказал крупному: «Ты прямо какой-то горбун из Нотргема!» Он все перепутал. Но я поняла, что он хотел сказать. Все поняли.
Трудно предусмотреть, как человек себя поведет, когда отношения закончатся или возникнут трения.
Один только верный признак есть: человек часто перечисляет то добро, которое он сделал другим. И перечисляет так, что другие выглядят не очень… Рассказывает об ошибках других, об их бедности, об их испытаниях, которые они хотели бы скрыть, о болезнях… И упоминает свои двенадцать копеек.
Пройдет время. И вы получите счет. В который будет все включено. А ваши расходы – выключены, конечно. Да вы их и не считали. И не надо. Мы же не горбуны из Нотргема, про которых говорил тот мальчик на площадке…
Например, даме хотелось новое платье. А платья шились вручную и стоили очень дорого. А на старое платье косились уже, шептались за спиной и шпильки подпускали… Мол, это бедная дама. Ее муж мало зарабатывает или не любит свою жену. В этом платье она уже год ходит, какой позор, право!
И платье перелицовывали. Изнанку делали верхом, а верх – изнанкой. И пришивали новую отделку: кружевной воротничок или бантики атласные. Обновляли.
Но это были жалкие ухищрения… Кто шептался и шпильки подпускал, тот прекрасно видел: это старое платье. Просто наизнанку вывернуто и обшито тесьмой. Грустный вид и намек на недостаток средств…
Да и ткань все равно изношена. Платье не новое. И носиться долго не будет…
Это одна знаменитая модель ругает пластических хирургов и косметологов. Она такие деньжищи отдала! Столько страданий перенесла. А тело изменилось не в лучшую сторону. И лицо не стало молодым – что-то странное с лицом произошло. Вроде кожа не висит. Но где сияющая молодость? И почему изменились прекрасные черты, стали не такими прекрасными?
Бедная женщина. Это не вина докторов и косметологов. Это тебе пятьдесят с лишним лет, как и мне. И земное платье поизносилось, хотя еще сохраняет следы прошлого великолепия. Его перелицевали, как смогли, тесьмой обшили и бантиками. Но платье не новое. И другого нет. Ты просто постарела, вот и все. Но это так трудно признать…
Надо беречь и улучшать свое платье, это бесспорно. Но надо и признавать, что оно изнашивается. И мы меняемся. А слишком активные попытки платье перелицевать делают нас смешными, потому что все прекрасно видят следы швов и перешитые пуговицы…
Мы изнашиваем свое тело. Оно меняется. Надо следить за прочностью платья и его чистотой. И не слишком увлекаться перелицовкой, потому что заплатки отрезаются от того же платья, – другого нет.
Это так и должно быть, платье должно изнашиваться. Тело должно стареть. Яичная скорлупа должна стать тесной, чтобы птенец появился на свет. Меняется и плод в утробе матери, он растет, ему становится тесно и неуютно, – это для того, чтобы человек родился.
Грустно стареть. Но надо довериться природе, она знает, что делает, раз мы смогли из крошечного зародыша стать людьми. А вместо старого платья потом получают новое, совсем другое… Трудно представить, какое, – может быть, из прекрасного света?
Но слишком стараться перелицовывать платье не надо. Надо следить за его прочностью и чистотой, пока мы еще здесь…
Сожалеть о прошлых ошибках можно только в том случае, если кто-то пострадал. Кому-то мы причинили зло. А в остальных случаях сожалеть не надо. В тех условиях ошибка, возможно, была не ошибкой. А спасением и единственным выходом.
Может, ягодки были отравленными, потому нам и не достались. И заболели мы для того, чтобы не выйти на улицу, где нас уже ждал грузовик со сломанными тормозами. Потеряли деньги, – но у нас их могли отобрать силой вместе с жизнью.
Не получили хорошее место, – а потом там всю контору арестовали, и такое бывало. Расстались с человеком, судьба нас развела! Как мы были бы счастливы вместе! Это тоже совершенно неизвестно. Могли быть очень несчастны. Или больны…
Ах, зачем я так поступил? Почему я не получил желаемое? Почему совершил промах? Это была ошибка. И теперь ничего не исправить!