Свет невозможных звезд

Мы встретились в виртуальной модели людной нью-йоркской забегаловки. За окнами исходил паром человеческий муравейник. В метре над мостовой проносились желтые такси. Вентиляторы гоняли старые газеты и обертки гамбургеров. Зеленые и красные огни светофоров подсвечивали оконные стекла. А в конце улицы дамба сдерживала вздувшиеся воды Атлантики.

Мы с Люси сидели на соседних табуретах, облокотившись на стойку. Она заказала огромную порцию розового молочного коктейля с шариком клубничного мороженого. Я взяла кофе.

– Какой вы предпочитаете, леди? – спросил меня парень за стойкой.

– Как моя душа, – ответила я. – Черный и горький.

– Сию минуту будет.

В ожидании заказа я объяснила Люси причину своих недоумений. Девочка слушала, болтая ногами, а когда я закончила, сказала:

– По-моему, ничего удивительного.

– Как же нет?

– Ты – военный корабль, дорогуша. Конструкторы заложили в тебя всяческие ограничители эмоционального развития. Обеспечили твою верность собачьими ДНК и встроили тебя в стаю.

– Все это я знаю.

– Ну как же ты не видишь?!

– Чего не вижу?

– Эти сны, – улыбнулась Люси, – начались, когда ты ушла со флота Конгломерата, так?

– Так.

– То есть тогда, когда у тебя начала развиваться совесть.

– По-твоему, это как-то связано? – Я не сумела скрыть недоверия.

– Конечно, связано, милая. Подумай сама. Твой ум был в смятении. Ты ушла от всего, для чего тебя сконструировали. Понятно, что твое подсознание стало искать идеальный образ дома.

– Ты думаешь?

– Очень даже думаю. Не забывай, с кем говоришь: я тысячу лет плавала одна в пространстве. Уж я кое-что знаю о тоске по дому.

Она выудила из кармана фартучка йо-йо и умелыми движениями кисти принялась разматывать и сматывать шнурок.

– Это нормально?

– Для человека – да.

– Но откуда берутся эти образы? Где та деревня?

Йо-йо замер в нескольких сантиметрах от черно-белой плитки пола. Свободной рукой Люси постучала себя по виску:

– Отсюда.

– Хочешь сказать, я все это выдумала?

Легкое движение кисти – и деревянная игрушка прыгнула ей в ладонь.

– Как сказать. Сны – забавная штука. В них часть – воображаемая, а другая часть – из сочетания пережитого и испытанного.

Бармен принес нам напитки, и Люси округлила глаза при виде горы взбитых сливок, украшавших ее стакан.

– То есть они сразу реальны и нереальны?

Девочка нахмурилась.

– Ну, как бы тебе объяснить? – Она огляделась в поисках вдохновения. – Мы только что побывали на родине драффов, так?

– Так.

– Ну вот, что случается с драффом, когда он умирает?

– Падает в перегной под корнями Мирового Древа.

– Вместе с их объедками, экскрементами и всем, что забрело туда, чтобы умереть.

– И что?

– Ну, твой мозг похож на тот перегной. Все, что ты видела и делала, все услышанные тобой разговоры, все данные, которые ты анализировала, все картинки, какие смотрела… Все это слипается в компост на дне твоего сознания. А во сне твой мозг наугад выхватывает оттуда кусочки. И из этих непереваренных кусочков пытается сложить связный рассказ.

– Значит, та деревня?..

– Как знать. Может, ты когда-то видела что-то похожее, или слышала чей-то рассказ о своей родине, или создала аппроксимацию на основе личных представлений о том, что такое «деревня». – Она шумно отхлебнула коктейль и обратила ко мне клоунское личико с пышными молочными усами. – Суть не в том, как она выглядит, а в том, что выражает. Для тебя это – утрата дома.

Я позвенела ногтем о край кофейной чашечки.

– Итак, сны – это неконтролируемая симуляция символического содержания?

Люси поморщилась.

– Конечно, если тебе нравится изображать ученую зануду.

– А можно от них как-нибудь избавиться?

– Избавиться? – захлопала глазами Люси. – Детка, зачем же от них избавляться?

Я, вдруг смутившись, почесала косматый затылок. Костлявые запястья торчали из почерневшего манжета моей белой рубашки. Мне не нравилось ощущать себя беззащитной, выставленной напоказ.

– Затем, что они меня расстраивают.

Она засмеялась и снова отхлебнула из стакана.

– Для того, кто все потерял, сны – как сувениры. Они оживляют прошлое и напоминают тебе, кто ты.

– Но меня не программировали жить прошлым.

– Однако ты живешь, не так ли?

– Разве?

Люси тыльной стороной ладони вытерла губы.

– Ты только что лишилась брата, – сказала она. – Как ты себя чувствуешь?

Я прижала пальцы ко лбу. Перед глазами встал Адалвольф – корабль и аватара. Такой гордый, такой уверенный в себе. Прирожденный вожак, никуда не годный советчик. Такой надменный, что хотелось дать в зубы. Такой безрассудный и точный, что нельзя было им не восхищаться.

– Мне больно.

– Как же иначе!

– Но я никогда ничего такого не испытывала.

Люси так пожала плечами, что сразу вспомнился ее настоящий возраст.

– Это называется горем, дорогуша. До сих пор тебе не давали его испытать.

Меня не учили горевать. Когда погиб Джордж Уокер, мой медик и самый старый член экипажа, я испытала только умеренное, преходящее сожаление. Сейчас было на порядок больнее.

– Это ужасно!

– Да, ужасно. – Она осушила стакан и толкнула его к бармену за добавкой. – Но это тоже жизнь.