Свет обратной стороны звезд

Старик же, казалось, полинял и съежился, точно гнилое, перемороженное яблоко.

Они долго шли молча.

— Зря ты, дед. Княжна еще неизвестно когда будет. Мог бы носить.

— Обойдусь, — безразлично сказал старик.

— Есть мантры. Если их читать эффект будет тот же. Я научу…

— Не надо, — также безразлично сказал дед.

— Ты что, обиделся?

— Нет.

— Я хочу, чтобы ты жил. Знаешь, сколько прожить можно, читая мантру бессмертия?

— Не обиделся я, Федечка, — печально произнес старик. — Просто ты не понимаешь… Молодой еще… Пожил сам, дай пожить другим. Правнучатам моим, Дуняшке, Николеньке, Алешке. Твоим деткам, и деткам их детей.

Неправильно дорогу загораживать.

— Да отчего загораживать — то? — поразился Конечников. — Если сам сильный и молодой.

— И ты будешь жить с тем, что сотворил? — удивился дед. — Да и если чист, как ангел, все рано устанешь.

— Пока жив, есть надежда. Вдруг что изменится или пойму чего-нибудь, — подумав, сказал Федор. — Жизнь — она длинная.

— Ну, Бог в помощь, внучок, — сказал дед, посмотрев на Федора. — Только не жить тебе среди людей.

— Ты хотел сказать — "С нами"?

— Да, Федечка. Сделают чего внучатам. Сам потом себе не простишь… А главное, я тебе не прощу…

— Наверное, ты прав, — согласился Конечников.

И все равно, несмотря на сознание простой житейской мудрости слов деда, Конечникову стало горько и обидно, точно старик оттолкнул его, вычеркнув из списка близких людей.

Больше в тот день они не разговаривали.

Назавтра, собравшись силами, дед продолжил этот разговор.

За окнами шел бесконечный, безрадостный дождь, какие бывают в межсезонье. Водяные капли, монотонно барабанили по крыше, нагоняя сон и навевая глухую тоску. За подслеповатыми оконцами маячил унылый, мокрый пейзаж.

Старик вошел в маленькую комнату и сел рядом с кроватью Федора.

— Не спишь, внучок? — ласково спросил он.

— Нет, деда, — ответил пакадур. — Думаю.

— Оно неплохо, — сказал старик. — Я вот тоже много думал.

— О чем? — поинтересовался Конечников.

— Это я во всем виноват. Ты прости меня, старого дурака.

— Ну что ты, — ответил Федор. — У каждого своя судьба.

— Это верно, — подумав, заметил старик. — Не такая твоя судьба должна была быть. И Алена была бы жива. И Витька нашел бы свою половинку. А все мои рукописи проклятые.

— Ты здесь не причем, — возразил Конечников.

— Федя, я все исправить хочу, — жалобным, просящим голосом сказал дед.

— Ничего уже не исправишь…

— Нет, Федечка, — с надеждой сказал старик. — Ты много повоевал, много повидал, устал, инвалидом сделался… Бросай свое космонавство, поживи по-человечески. Деньгов у тебя много, парень ты видный, справный, хоть и хромой. За тебя любая девка пойдет.

— И что?

— Девки, они сейчас такие красивые пошли, кровь с молоком. Детей народишь, сердцем отойдешь, думать про звезды забудешь. — Про Гало, ты хотел сказать, — уточнил Федор.

— И про Гало проклятое, — с готовностью подхватил старик. — И про призраков… И мантру свою окаянную. Живи, внучок, как предками нашими заповедано. Детей расти, воспитывай. Как во все времена.

— Вот оно что, — с усмешкой ответил Конечников. — Которыми из предков? Которые в пещерах хованских жили, проклиная эланцев, мечтая, чтобы им также плохо было? А может теми, кто "Святогор" на планету уронил? Или теми, кто на Тригоне жил, пока мы сюда не переселились? Которые молились Солигору и Цифроведу… Или теми, кто при джихане мантру читал?

— Да какая разница? — осторожно вставил дед Арсений. — Все одно, планида человеческая — вырасти, выучиться, дом построить, деток родить, дела добрые делать, чтобы хорошо потом поминали, и уйти в свое время.

— Не было так, — закипая, произнес Федор. — Для того человек родится, чтобы себя понять и мир вокруг. Большой мир со всеми его закоулками, во всех проявлениях… От начала времен до самых последних лет… А все остальное — антураж, условия игры. Знаешь ли ты, что во времена Проклятого, любителей бесконтрольно размножаться досрочно отправляли на тот свет? А первое, что сделали твари типа Одинокой Леди, — это пресекли непрерывность жизни, восстановили крысиное размножение. Спросишь — зачем?

Лучшее средство — проверенное средство. Уверить в конечности жизни, внушить, что главная ценность — это существование, каким бы мерзким оно не было. А еще припрячь заботу о потомстве…

И все, можно делать все, что душе угодно, любые эксперименты проводить, как на крысах. Благодатный объект для манипуляций. Давишь — выкарабкиваются всеми силами, пока не издохнут. Оставляешь в покое — разводятся для новых экспериментов. И никуда не денутся бедолаги. Их тюрьма из любви и заботы, страха и ненависти. И темница эта такого свойства, что заключенные в ней сами себе тюремщики. За собой приглядывают, и других караулят.

Удобно. Хозяевам, при случае можно декорации поменять… Солигора на Христа, а потом на Мумбу-Юмбу, друзей превратить во врагов, врагов в друзей. Заставить считать, черное белым, а белое черным.

— Да что ты такое говоришь? — упавшим голосом спросил дед.