Стал ли он счастливей, увидев обратную сторону звезд? Не слишком ли высокой была цена за претворение в жизнь своей детской мечты?
С дедом они почти не разговаривали, старик за много лет привык обходиться без своего старшего внука. Ему достаточно было сказать пару слов о делах и снова погружаться в свои занятия.
Да и о чем было говорить командиру боевого звездолета и старику с забытого Богом хутора. Иногда они вспоминали старые времена, при этом дед хмурился и вздыхал. Было видно, как ему не нравилось, что происходит сейчас в Хованке.
Так шло время. Зима проходила. С каждым днем дед Арсений становился все крепче и сильней. В его седой шевелюре стали пробиваться молодые, черные волосы. С лица стала сходить сетка морщин, оно округлилось, засияло здоровьем.
В его речи угадывался прежний Арсений, дед-отец, каким его помнил Федор.
Скрытые, незаметные перемены понемногу накапливались. Конечников понимал, что скоро напряжение вырвется наружу. Дед заглушал страх, моля бога о прощении грехов. Изменения чувствовал и Виктор, пытаясь уйти от неизбежного в выпивку и бурное веселье.
Все кончилось в последних числах февраля по универсальному календарю. В Хованке прочно утвердилась ранняя весна. На деревьях набухли почки, земля грелась в лучах Арисса, готовясь родить новые всходы трав и цветов, напитать корни деревьев и кустарников, давая жизнь листьям и плодам.
В этот день Конечников приехал раньше обычного. В доме было непривычно тихо и пусто. Он заметил, что со стены исчез визор, открыв старые, запыленные рисунки на стене.
У печки хлопотала Дуня, какая-то испуганная и пришибленная, с глазами на мокром месте.
Девочка налила ему наваристой солянки, отрезала хлеба и сала, поминутно заглядывая в глаза дяди — все ли правильно она делает. Конечников старался ни о чем не спрашивать, полагая, что племянница все расскажет сама.
Он насытился, поблагодарил молодую хозяйку и спросил:
— Дуняшка, а чего глаза на мокром месте?
— Дядя Федор, — как большая, закрывая лицо руками и утирая слезы передником, запричитала девочка, которая давно ждала этой минуты. — Папка мой маму Тому выгнал…
— А почему? — удивился Конечников.
— Вызверился, наорал, побил. Ты хоть ему скажи-и-и-и-и, — совсем разошлась Дуня.
— Ну ладно, чего ты, все образуется, — растерянно сказал он.
Федор притянул девочку к себе, а она с удовольствием от осознания своей взрослости приникла к дяде, ткнулась лицом куда-то под мышку и снова стала рыдать.
Конечников утешая, долго гладил племянницу по голове и плечам, прежде чем та в полной мере почувствовала себя выполнившей долг взрослой женщины.
— Ну что, успокоилась? — спросил Конечников девочку.
Та кивнула, глядя на него прозрачными, блестящими от слез глазами.
Он вспомнил, что такие, сине-серые глаза были у покойной Алены.
— Да, — сказала Дуня.
— Где он? — спросил Конечников.
— У деда в избе.
— Пьяный?
— Трезвый, но какой-то страшный, — зябко повела плечами девочка.
— Детей покормила?
— Да, Повечеряли. Николенька ведь день плакал, есть не хотел… С полчаса как уснул, — обстоятельно стала рассказывать Дуня, — А Алешка к деду подался, сказал, что не дело с девчонками и сопливыми ссыкунами вечор досиживать.
— А Тома где?
— В балки подалась, что у деда Пантелея стоят, — девочка снова залилась слезами.
— Ладно, не реви. Пойду с братом поговорю.
Он вышел во двор, подошел к Крайту, необыкновенно довольному отсутствием посторонних. Погладил и похвалил собаку за бдительность и прошел в старый дом.
Дед с Виктором сидели за столом. Брат действительно был трезвый, чего давно не случалось.
— Здорово, — сказал Федор, садясь за стол.
— Здравствуй внучок, — печально приветствовал его дед Арсений.
— Здорово, брат, — ответил Виктор.
— Что у вас тут случилось?
— Чо- чо… Через плечо… — раздраженно сказал Виктор. — Курву ебаную выгнал.
— Чем нехороша стала?
— Давно пора, — тем же тоном ответил брат. — Дом в бардак превратила.
— Дело ваше, — помолчав, ответил Федор.
— Робят жалко только, — со вздохом сказал дед.
— Алешка где?
— Спит, — ответил дед. — Намаялся парнишка.
Конечников поднялся и заглянул в маленькую комнату рядом. Племянник спал на его кровати, маленький сопящий комочек, почти не видный среди подушек.
— Нормально, — сказал Федор. — Хорошо не поубивали друг друга.
— Чей-то ты сегодня рано, — заметил брат. — Случилось чего?
— Вроде нет.
— А чего смурной такой? — не унимался Виктор.
— Гарнизон меняют. Роты охраны не будет, спецназом заменят, «шамоту» уберут, пришлют строителей со своим командиром.
— Что, и твоя служба кончится? — спросил Виктор.
— Да вроде никто не гонит.
— А чего-й грустишь-то, — подивился брат. — Или кака тетка зацепила?
— Баба — это к лучшему, — вставил дед. — И нечего смеяться. Мужику 39 лет, а все один, бобыль. Хочу деток твоих Федечка увидеть, а ты все воюешь.
— Какая к черту тетка, — раздраженно ответил он. — Сослуживца встретил. Искорина. Он теперь лейтенант-полковник. Офицер фельдслужбы при ставке князя — императора.
— Какой — такой Скорин? — усмехнулся Виктор.