— А отчего не познакомил? — поразился старик. — Поговорили бы. Или стесняешься меня, лапотника?
— Нет, деда. Не видишь ты ее. Да и никто не видит. Родилась она в этой жизни на Гало, там же и умерла. Адмирал Убахо ее родной дядя.
— Умерла? — с сожалением сказал дед. — Это что, получается, оттого, что корабель этот, который ты подбил, на планету упал?
— Да…
— Ты, Федечка, совсем со своим космонаутством с ума спрыгнул, — огорчился дед. — Все, будя. Сам слышать не хочу и другим говорить не позволяю. Пусть хоть они тебя нормальным считают.
— Да нормальный я, нормальный, — ответил Конечников. — Если тебя так легче, считай, что меня просто совесть мучит.
— Бедный внучок, — сказало дед. — Зачем именно тебе это выпало?
— Чему учили, то и правда… — с горькой усмешкой ответил он.
— Так мы тута, по земле ползаем, — начал дед. — Ох, лучше бы ты не ходил космонаутствовать.
В глазах старика появились слезы. Они прочертили дорожки по морщинистым щекам и исчезли в бороде.
— Как вот мне теперь с этим жить, деда? — спросил Конечников. — Если раньше я был героем, я гордился тем, что совершил, то, как мне жить сейчас? Я разбойник с большой дороги, убийца. Мне все намекали, что я заблуждаюсь, ответ под носом в сенях лежал, а я все равно пер напролом, как лось по подлеску.
— Значит, так тому суждено было быть, — печально сказал старик.
— Идите вы все! — вдруг взорвался Федор, в крайнем волнении двигаясь вокруг старика и крича, точно выталкивая из себя злые и оскорбительные слова. — Придумали себе сказочку и лелеяли. Носились как дурень со ступой… Оказалось — все сами просрали. А вдобавок, этих придурков еще и бросили… Чтобы честь мундира соблюсти. А сейчас наши добрые правители снова на нас выспаться хотят. Ненавижу!!! Это вы во всем виноваты!!!
Одна часть Федора была готова броситься на деда, другая отстраненно наблюдала за взрывом эмоций.
— Так да? — распалился старик. — Тогда бей меня внучек, убивай. За то, что растил, за то, что кормил… Потом могилы можешь разрыть на погосте. Они ведь тоже виноваты… Моего деда, твоего прадеда Кондрата обязательно выкопай. Ведь это он мне про все это рассказывал, когда я еще читать не умел. Да всех вырой и развей по ветру. Тебе ведь не привыкать, ты — убийца.
Сказав это, старик осекся и с ужасом посмотрел на внука.
Они долго молчали, глядя на холодный мокрый лес на соседнем берегу и свинцового цвета воду в шумной речке. Стал сеять мелкий, противный дождь.
— Пойдем деда домой, — предложил Конечников. — Чего сейчас — то воздух зря сотрясать. Что сделано, — не воротишь.
— Пойдем, — ответил старик. — Только подожди… Забери свою цацку.
Дед Арсений залез пальцами за ворот и вынул медальон Управительницы Жизни. Он твердо, без колебаний протянул его внуку. В следующий момент на лице старика решимость сменилась сожалением, сожаление — обидой, обида — самодурным упрямством.
— Ты чего, дед? — растерялся Конечников. — Покричали, пошумели… Слова — звук пустой. Прости меня.
— Забери, а то следом кину, — пригрозил старик.
Конечников осторожно взял теплый медальон, повесил на шею и убрал под рубаху. Мир стал ярче, ноющая боль в ноге стала стихать.
Дед же, казалось, полинял и съежился, точно гнилое, перемороженное яблоко.
Они долго шли молча.
— Зря ты, дед. Княжна неизвестно когда будет. Мог бы носить.
— Обойдусь, — безразлично сказал старик.
— Есть мантры. Если их читать эффект будет тот же. Я научу…
— Не надо, — также безразлично сказал дед.
— Ты что, обиделся?
— Нет.
— Я хочу чтобы ты жил. Знаешь, сколько жить можно, читая мантру бессмертия?
— Не обиделся я, внучек, — печально произнес старик. — Просто ты не понимаешь… Пожил сам, дай другим. Правнучатам моим, Дуняшке, Николеньке, Алешке. Твоим деткам, и деткам их детей.
Неправильно дорогу загораживать.
— Да отчего загораживать — то? — поразился Конечников. — Если сам сильный и молодой.
— И ты будешь жить с тем, что сотворил? — удивился дед. — Да и если чист, как ангел, все рано устанешь.
— Пока жив, есть надежда. Вдруг что изменится или пойму чего-нибудь, — подумав, сказал Федор. — Жизнь — она длинная.
— Ну, Бог в помощь, внучок, — сказал дед, посмотрев на него. — Только не жить тебе среди людей.
— Ты хотел сказать — «С нами»?
— Да, Федечка. Сделают чего внучатам. Сам потом себе не простишь… А главное, я тебе не прощу…
— Наверное, ты прав, — согласился Конечников.
И все равно, несмотря на сознание простой житейской мудрости слов деда, Конечникову стало горько и обидно, точно старик оттолкнул его, вычеркнув из списка близких людей.
Больше в тот день они не разговаривали.
Назавтра, собравшись силами, дед продолжил этот разговор.
За окнами шел бесконечный, безрадостный дождь, какие бывают в межсезонье. Водяные капли, монотонно барабанили по крыше, нагоняя сон и навевая глухую тоску. За подслеповатыми оконцами маячил унылый, мокрый пейзаж.
Старик вошел в маленькую комнату и сел рядом с кроватью.
— Не спишь, внучок? — ласково спросил он.
— Нет, деда, — ответил тот. — Думаю.
— Оно неплохо, — сказал старик. — Я вот тоже много думал.
— О чем? — поинтересовался Конечников.