Свет очага

За телегой я разглядела только затылок Алевтины Павловны, растрепанные ее волосы, бедняжка все еще кричала и билась в руках быка в серо-зеленом мундире.

В эту минуту из кустов выскочила одна из женщин, прятавшаяся шагах в пятидесяти, и, ругаясь на бегу, бросилась прямо к телеге. Я узнала Мусю-Строитивую.

— Вы что же делаете, а?! Чумы на вас нет, сволочи! Люди вы или звери? Детей бы малых постыдились! Бесстыжие ваши рожи! Подонки!

Немец, который только что пнул Валю, вновь заиграл было на губной гармошке, но, увидев Мусю-Строптивую, развеселился еще больше, так и зашелся смехом и вдруг, приподняв автомат одной рукой, дал короткую очередь. Муся дернулась, словно ее ударили по груди, потом мягко подалась вперед и упала лицом вниз; несколько раз, судорожно изламываясь, она перевернулась и затихла. Солдат захохотал еще громче, но вдруг, оборвав смех, отвернулся. Я увидела Люсю, бежавшую из леса.

— М-ма-ма-а! — даже воздух, кажется, заледенел от этого вопля.

У меня потемнело в глазах. С отчаянными криками женщин смешалось тарахтение новых мотоциклов. Они стремительно подъехали сзади и резко затормозили. Увидев их, солдаты первой группы тотчас же бросили свои «забавы» и стали торопливо оправлять форму. Один из вновь подъехавших, видно, командир, властно и сердито выговаривал что-то первым. Те стояли навытяжку, потом сели на мотоциклы и быстро уехали. Следом, вразнобой тарахтя и выпуская беловатый дым, двинулись и остальные.

Неподвижно застыли у телеги женщины, еще не веря в свое спасение. Те, кто прятался, выскочили из-за кустов, бросились к ним. Я тоже поднялась, чтобы побежать туда, но ноги мои обмякли, и я с трудом, точно в бреду каком-то, поплелась к своим. Женщины обнимались и плакали, а у меня почему-то не было слез, Плакала, ухватившись за телегу обеими руками, Маруш Аршаковна, а я не могла. Содрогалась всем крупным телом и не могла унять рыданий Валя, закрывавшая большими серыми ладонями лицо, а мне глаза что-то сухо жгло, и в груди что-то горело, и сухая какая-то боль потянула снизу и стала разламывать меня надвое.

Несколько женщин склонились над телом Марии Максимовны, одна из них еле сдерживала бившуюся в рыданиях Люсю. Опомнившись, побежали к ним и остальные и так тесно обступили тело Муси, что мне ничего не было видно. Только надрывный плач Люси слышала я: «Маму убили! Мамочку убили!»

Не плакала одна Алевтина Павловна, лицо ее как-то страшно потемнело, не замечая нас, сквозь шевелящиеся от ветерка пряди волос она смотрела куда-то вдаль и тихо гладила головку Вовы, прилепившегося к ее ногам.

Наплакавшись, наглотавшись вволю горьких слез, потихоньку вернулись мы к нашим делам.

— Девочки, что же теперь, а?

— Как что? Идти надо.

— Так мы же… Мы же в тылу остались… у врага!

— Господи! А когда же наши войска мимо прошли?

— Наверное, пока мы прятались по лесам, они и прошли.

— Что хотите со мной делайте, а я верю, наши придут еще! Вот увидите, вот ей-богу!

— По-моему, это только разведчики. Высланный вперед отряд разведки. На мотоциклах они…

— Что же делать-то нам, господи?

Женщины заговорили разом, горячо и громко перебивая друг друга. Некому было остановить их и сказать веское слово. Елизавета Сергеевна была все еще как бы оглушена, смотрела на каждую из нас, не понимая, что мы говорим.

Когда наконец все утихли, Алевтина Павловна вздохнула:

— Ну, давайте трогаться.

— Стойте!.. А как же быть с Марией Максимовной? Похоронить надо же ее! — сказала Маруш Аршаковна.

— А могилу чем рыть? Лопаты нет!

— Что же теперь — так и оставим ее на дороге?

— Положите тело Марии Максимовны на телегу. Найдем по пути лопату, похороним, — сказала Алевтина Павловна. Женщины замялись, боясь подойти к трупу.

— Ну, давайте же, слышите? Берем! — призывала каждая, но никто не двигался с места.

Тогда Алевтина Павловна с помощью Вали и Муси-Хохотушки уложила на телегу тело, прикрыла каким-то лоскутом лицо покойной и тронула лошадь, подхлестывая ее по бокам вожжами. Остальные в тягостном молчании побрели следом.

15

Война со всем своим беспощадным откровением показала, что значит клин вышибать клином. Если бы мне удалось вскоре возвратиться в родные края, то, может быть, первая встреча с вражескими солдатами так и стояла бы перед моими глазами как одно из самых жестоких событий всей моей жизни, но после целой череды бед, которые уготовила мне судьба, эпизод тот стал рядовым и даже мимолетным, даже какой-то дикой шуткой, закончившейся, правда, смертью.

Но тогда мне было не до рассуждений. С трупом на телеге, с испуганно затихшими ребятишками мы куда-то шли, куда-то двигались, дорога петляла — то березовый лес, то сосновый бор, то глухое чернолесье, и все чаше возникало ощущение, что мы стоим на месте и сами не знаем, зачем поднимаем ноги — в помешательстве каком-то. И за спиной, и впереди, и слева, и справа был враг, мы попали в страшное кольцо и один раз уже обожглись об него.