Свет проклятых звёзд (СИ)

Город жил обычной жизнью, и что же в этом плохого? Неужели покой и счастье столь многих не стоит такой незначительной жертвы, как необходимость скрывать местонахождение Ондолиндэ? Разве можно думать, что бдительная защита границ напрасна? Мысли отвлекли от дороги, и Глорфиндел вернулся к реальности, лишь увидев приближающиеся ворота своего дворца. Рядом с высоченной ажурно-цветочной изгородью сидела Фумеллотэ, держа в руках похожую на бутон лиру. Орёл внезапно осознал, что милая наивная дева уже стала неотъемлемой частью его жизни, постоянно появляясь рядом, и то, что она снова здесь, не просто привычно, но и приятно. Если бы Фумеллотэ здесь не оказалось, это было бы грустно, нарушило бы устоявшийся порядок жизни Ондолиндэ, который Глорфиндел столь рьяно охранял. Очень не хотелось признавать, что с Фумеллотэ встречаться не просто приходится, потому что она на этом настаивает, но и хочется. Какая же она милая! Лаурэфиндэ вспомнил, чем отталкивали его валинорские девы — в их глазах либо ослепительно сияла блаженная пустота, либо трепетал глубоко спрятанный страх сделать что-то не так и не суметь это скрыть. Подсознательно возникало ощущение если не опасности, то ненадёжности, а это чувство гондолинский страж ненавидел больше всего. Если уж впускать кого-то в свою жизнь, то лишь тех, кто не вызывает ощущения ходьбы по болоту, где, может быть, и не погибнешь, но точно измажешься.

Фумеллотэ не такая — она родилась в Средиземье, и в её глазах глубина совсем иная.

Сейчас милая дева была снова рядом, и ощущение правильности защищённого покоя дополнилось последней недостающей деталью.

— Прежде, чем ты скажешь, что уезжаешь, лорд Лаурэфиндэ, — зазвенел нежный голос, улыбка, на которую невозможно было не ответить, просияла по-детски загадочно, — послушай мою песню.

— Она должна будет хранить меня в опасных лесах? — беззлобно усмехнулся Глорфиндел, спешиваясь и давая знак слугам, что пока помощь не требуется.

— Нет, — совершенно серьёзно покачала головой Фумеллотэ. — Идея в ином.

Не печаль в моих глазах, не тоска, — начала подыгрывать читаемым нараспев стихам дева, — а досада на внезапную грусть.

И пускай я далека-далека,

И пускай ты одинок, это пусть!

Не расходится холодный туман,

По-осеннему нахмурился день,

Может, не было любви, был обман,

Но зачем же распустилась сирень?

«Какая же она милая!» — снова не смог противиться теплу в душе воин. Глорфиндела никогда не тяготило одиночество, однако не получалось не согласиться: с Фумеллотэ лучше, чем без неё.

— Надо мной зашелестели кусты

Молодой шелковистой листвой, — дева так увлеклась музыкой, что блаженно прикрыла глаза. Стало заметно — поёт она больше для себя, чем для возлюбленного, ей просто очень хочется поделиться творчеством, и от этого умиление только ещё пышнее разрасталось весенним разнотравьем. — И пьянят меня шальные цветы

Этой свежестью сирени хмельной.

Но растаяла, как лёд по весне,

Твоя лёгкая, прозрачная тень,

Неужели это было во сне?

Но зачем же распустилась сирень?

Ах, зачем в этот призрачный час,

В этот тихий и сумрачный день,

Январём запорошила нас

Белоснежно-хмельная сирень?

Открыв глаза, Фумеллотэ вопросительно взглянула на Глорфиндела. Она ждала, разумеется, похвалы, а Орёл чувствовал, что хочет поцеловать эту прелестную эльфийку, однако сделать шаг вперёд почему-то не получалось.

— Красивая песня, господин Лаурэфиндэ? — спросила дева.

Кивнув, воин достал из кошелька на поясе мириан из белого металла и вложил в ладонь ошарашенной Фумеллотэ.

— У меня нет с собой более дорогих монет, — пояснил Глорфиндел, — так что, я оценил твою музыку в меру скромных возможностей и удостоил высшей награды. Менестрели ведь именно так зарабатывают на жизнь.

— Но… — эльфийка явно пыталась понять, стоит обижаться или нет. Глаза стали смотреть изучающе, пронзая насквозь. — Песня должна была подействовать не так! Я не собиралась зарабатывать на еду или новое платье!

Фумеллотэ пыталась шутить, но в глазах разгоралась злость.

— Я считаю лучшей оценкой труда — его оплату, — ласково пояснил Орёл, зачем-то тронув деву за щёку. — А чего ждала ты?

— Разве непонятно? — обиженно, но уже теплее сказала эльфийка. — Я спросила: «Красивая песня?» Ответ должен был звучать: «Но ты красивее!» Понимаешь, я читала в одной книге, про которую не знает Квенголдо, что… — Фумеллотэ покраснела, сглотнула. — Короля приворожила дева, стала его женой.

Чтобы не рассмеяться, Глорфинделу потребовалось приложить немало сил.

— Да, — сказал он, — я слышал и то, что, якобы, народ королевы таким образом наслал проклятье на род короля, и лишь особая любовь Валар спасла несчастных, чья сестра поступила столь опрометчиво. Это лишь слухи и домыслы, однако колдовство — это действительно опасное оружие.

— Которым я не владею, похоже, — вздохнула дева.

— Может быть, приворотные чары действуют только на королей, принцев и принцесс?