Свет тьмы. Свидетель

Ему и в голову не пришло, он и предположить не мог, что в своей короткой речи обронил слово, переполнившее чашу ярости помещика. Пепек поднялся, дрожащей рукой вернул бумажник на прежнее место и, пошатываясь, вышел за дверь.

— Я его найду, — бросил он с порога.

Председатель районного суда уже закончил сегодняшнюю работу и предается мечтам и рассуждениям, в еретичности которых он отдает себе полный отчет, но, несмотря на это, не противится им, когда Пепек без доклада врывается в его кабинет. Помещик очутился перед ним неожиданно, словно возникнув из его мыслей, и судье необходимо приложить усилие, чтобы прийти в себя, пока брат подходит к его столу. Судья быстро снимает очки и поднимается, так как не ждет от этого визита ничего хорошего. Он глядит на брата, прищурив глаза, отчего на переносице образуется глубокая складка, и резко спрашивает:

— Кто тебя сюда впустил?

Его вопрос не достигает сознания помещика, обуреваемого сумасшедшим роем идей, удравших от своего стража.

— Почему ты его арестовал?

Судья растерян, он лихорадочно вспоминает и прикидывает в уме, пытаясь понять, чего хочет брат, и по старой привычке практика, привыкшего читать на лицах то, чего не находит в словах, снова надевает очки. Лицо брата, искаженное гневом, напряжено и озарено светом более мощного и страшного пламени, чем простое раздражение.

— Ты подстроил все это, чтобы не дать мне выиграть. Ты и твой дед.

Пепек драматическим жестом нацеливает свой толстый, корявый от работы указательный палец брату в грудь:

— Ему незачем было воровать. Это ты его подбил.

Наконец судья начинает понимать, в чем дело, и его сотрясает леденящее душу ощущение, что в бессмысленном обвинении брата есть доля правды. Это происходит, видимо, от возникшего вдруг воспоминания о том дне, когда он сидел, как и всегда, на своем месте в трактире «У лошадки», обедал и, как обычно, сдержанно беседовал с сотрапезниками, игнорируя при этом игрока, который потягивал водку у стойки бара. Разговор перешел на скверную привычку Гаразима оставлять всю выручку за несколько дней в нелепом сейфе в лавке, и судья высказал недоумение, отчего не нашелся еще предприимчивый человек, который бы проучил торговца. Человек у стойки повернулся спиной к залу, и в эту минуту символическая труба на крыше, видимо, сама по себе пришла в движение. Нет сомнения, что судья в этой истории не повинен. Не мог же он внушить этому человеку подобную мысль или предположить, что тот ухватился за его слова. Впрочем, ничего такого ему и в голову не пришло. Даже если его заподозрили в чем-то, мог ли он предвидеть все последствия поступка этого ничтожества? Ах нет, дела творятся сами но себе, даже если мы в них не вмешиваемся, и вина того, бездеятельно выжидающего, больше всего в том, что он им никак не препятствует.

Мысли судьи проносятся по своей орбите с быстротой молнии, потому что Пепек не дает им ни плестись, ни прощупывать дорогу. Он все изрыгает свои обвинения, нацелив указательный палец в грудь брата, словно колышек для затягивания свясла на снопе.

— Ты упрятал его в тюрьму, чтобы я не мог с ним играть! Но ты его выпустишь или я открою правду всему городу!

Судья, конечно, рад бы избежать скандала, но он не может решить, насколько состояние Пепека достигло предела для осуществления долголетней мечты его, судьи, о справедливости. Он вспоминает, что в детстве всегда использовал превосходство над младшим братом.

— Убери руку! — приказывает он. — И слушай, что я скажу.

Пепек пугается, опускает руку вдоль тела и делает шаг назад. Судья с трудом подавляет усмешку удовлетворения.

— Твоего негодяя здесь нету. Взлом и покушение на убийство не входят в компетенцию районных судов. Жандармы увезли его в Худейёвице, и там ему воздадут по заслугам.

Глаза Пепека на некоторое время утрачивают слишком яркий блеск, это рассудок пытается переварить то, что ему сейчас подбросили, но тут же вспыхивают еще ярче.

— Я найду его, куда б ты его ни упрятал! — кричит Пепек хрипло.

Тень печали и смятения падает на душу судьи. Быть может, торжество справедливости совсем близко, но лик ее столь дик и страшен, что судья не узнает ее. Надо спокойно все взвесить. Будь что будет, он не смеет шевельнуть даже пальцем, чтобы помочь ей, справедливость должна действовать сама, по своему усмотрению, усмотрению обманутого права, которое опять взяло слово, все должно решаться само собой, даже если результат будет ужасен.

— Не заносись, Пепек, — говорит он строго, — постарайся вести себя разумно.