– Смотри, как лучше, только не обижай парня. – Алеша помолчал и спросил: – Что это ваш Семенов из вуза в вуз мотается? Сюда пришел из медицинского, теперь задумал в горный переходить. Характер неспокойный или действительно себя не нашел?
Федя представил себе заносчивого, шумливого студента Семенова, всегда гладко причесанного и в галстуке необыкновенной расцветки.
– Он и не найдет себя. Очень уж требователен ко всем и ко всему, кроме себя…
– Но ты пытался говорить с ним? – перебил Алеша.
– И говорил и ссорился! Все равно что мертвому припарки! – Федя махнул рукой. – Алеша, я к тебе по делу.
– Нет, Власов, ты Семеновым все-таки займись… Ну, говори: какое у тебя дело? Впрочем, у меня есть к тебе сначала один личный разговор. И чую – удивишься.
Он встал, перешел к переносной вешалке, на которой висела его шинель, достал из кармана бумажку и, посмеиваясь, подошел к Феде.
– Я стихи сочинил, слушай, – сказал он.
Нараспев, не своим голосом, Алеша начал читать:
Видно было, что стихи ему нравились. Он горячо жестикулировал, то и дело посматривая на Федю.
Алеша помолчал.
– Ну что? – спросил он. – Ты говорил мне, что состоял когда-то в литературном кружке Дворца пионеров, – значит, разбираешься в этих делах.
Федя взял в руки стихи и внимательно перечитал их.
– По-моему, плохо, – спокойно сказал он.
У Алеши даже брови вскочили.
– Почему плохо?
– Несамостоятельно!
– Как это несамостоятельно?
– Своего ничего нет. Фразы все затрепанные: «в тиши столетних кедрачей», «зеленый бархат сочных трав». Так еще в восемнадцатом столетии писали. И, кроме того, что это за песня вместе с лесом? Почему ты должен угодить этой песней своей невесте? Читатель не поверит тебе. Рифма неважная. Нет, Алеша, честное пионерское, стихотворение плохое. И ты, пожалуйста, не спорь!
– Да я и не спорю, – как-то сразу равнодушно сказал Алеша. – Я-то думал – ничего. Значит, по-твоему, не стоит баловаться стихами?
– Ни в коем случае, – строго сказал Федя, – литература баловства не терпит. Да разве только литература. Возьми свою геологию.
– Что верно, то верно, Власов.
– Знаешь, Алеша, у меня есть друг – Игорь Пересветов. Он учится в Москве, на филфаке. Да я рассказывал тебе о нем. Вот он хорошие стихи пишет. Хочешь, я прочту тебе его стихи?
– Прочти, – с любопытством сказал Алеша.
Федя минуту молчал, потом, опираясь руками о спинку стула, спросил:
– О любви хочешь? Только это старое стихотворение. Он писал его еще в школе.
– Читай.
Чуть подняв голову, тихим голосом, но с чувством Федя прочел стихотворение Игоря:
Алеша слушал очень внимательно, даже шепотом повторял некоторые строки. И когда Федя кончил, сказал с воодушевлением:
– Ну, это настоящий поэт.
– Врожденный! И знаешь, Алеша, я верю в его большое будущее.
– И, пожалуй, не ошибаешься!
– Жаль только, немного зазнается, – вздохнул Федя.
– Это от молодости! Подрастет, поумнеет, станет проще.
– Я тоже так думаю, – сказал Федя, но в словах его Алеша не почувствовал убежденности и посоветовал:
– А ты по-дружески критикуй его. Зазнайство – это, брат, оковы для способного человека.
– Я и так уж стараюсь. Долбил об этом в каждом письме. Только в последнее время он почему-то писать перестал.
– Может, обиделся!
– Едва ли! Здесь что-то другое.
– Ого! – воскликнул Алеша, взглянув на часы. – На новые сутки двадцать минут перешло. Какое у тебя дело? Говори!