Свет-трава

– Вот там, за восемь километров от Семи Братьев, наш стан. Глядите направо, на проселочную дорогу. Представляете, каких физических трудов и денежных затрат стоит перевозка рыбы и рыболовных снастей по этому бездорожью, особенно в ненастную пору! А сколько времени приходится на это затрачивать!

Никита Кириллович стоял ниже Маши, упираясь начищенным сапогом в корни кустарника, завядшего на сыпучей песчаной почве. На Банщикове был новый синий костюм – гимнастерка и брюки-галифе, пальто, накинутое на плечи. Весь он был какой-то новый, свежий, радостный. Таким Маша его еще не видала и нет-нет да и оглядывала из-под опущенных ресниц его высокую фигуру, загорелое особенным весенним загаром лицо. Здесь, на склоне горы, в молодой, только начинающей жить зелени, Никита Кириллович казался ей какой-то неотделимой частью природы. В этот момент она не могла представить его на шумных улицах города. Ей казалось, что там он потерял бы главное, что располагало ее к этому человеку.

– Теперь смотрите сюда, – Никита Кириллович показал рукой вправо. – Смотрите, сколько места захватил кочкарник! Это деревенское болото. Оно заражено малярией.

Маша с особым любопытством всматривалась туда, куда показывал Никита Кириллович, но с этой горы неопытные глаза ее не могли отличить убогую растительность болота от голого мелколесья.

– По моему проекту болота здесь не будет. Зачем близ деревни эта зараза? – говорил Никита Кириллович. – Здесь должен быть образован новый водоем. Болото нужно затопить. Водоем этот будет проточный.

– Затопить? – испуганно переспросила Маша, но сейчас же поняла, что так или иначе болота здесь не будет. – Как хорошо, Никита Кириллович! – воскликнула она, представляя себе на месте кочкарника голубое прозрачное озеро. – И не будет малярийного болота!

Никита Кириллович понял, что в его проекте ее больше всего заинтересовало уничтожение малярийного очага. Он усмехнулся и продолжал:

– Здесь будет новый водоем, в котором мы разведем новые сорта рыб. Водоем этот будет около деревни, он даст огромную прибыль колхозу. Ну и, кроме того, мы уничтожим рассадник малярии.

Он повернулся к Маше и, глядя на нее снизу вверх блестящими глазами, сказал:

– Часть озера можно отдать водоплавающей птице, чтобы не гонять их от птичника до реки через всю деревню. А на берегу построить птичник. Вот это – моя мечта, Мария Владимировна!

– Удивительнее всего, – ответила она, – что в вашей мечте есть часть и моей мечты.

– Я это заметил, – сказал Никита Кириллович, – ну и добро, будем действовать вместе.

Он протянул ей обе руки – затем ли, чтобы помочь спуститься вниз по сыпучей земле, или в порыве радости, чтобы пожать руку верной союзнице.

Маша ответила ему крепким рукопожатием.

Глава тринадцатая

На другой день после встречи на горе Никита Кириллович и Маша отправились в сельский Совет. С утра не утихал нудный мелкий дождь, и они медленно брели по глинистой жиже – он в коричневом, а она в голубом плаще.

Вчера сельский Совет переселился в только что отстроенный дом, и жаль было размазывать ногами грязь по ярко-желтому, еще пахнувшему свежей краской крыльцу и оставлять мутные лужицы на полу, застланному прилипшими газетами.

В первой комнате, за столом, на разбитой машинке одним пальцем печатала молодая черноволосая женщина. Видно было, что дело это для нее новое и она по-детски увлеклась им, не заметив вошедших.

– Здорово, Дарья Ивановна! С новосельем! – сказал Никита Кириллович.

Она оторвалась от работы и расцвела в приветливой, счастливой улыбке. Казалось, не было для нее большей радости, чем видеть Никиту Кирилловича. Маше на мгновение стало неловко, будто заглянула она в чужую душу. Но Дарья Ивановна и Машу наградила такой же улыбкой.

– Хозяин дома? – спросил Никита Кириллович.

Этого можно было и не спрашивать. Из соседней комнаты доносились оживленные голоса, в приоткрытую дверь выползал густой табачный дым.

Председатель сельсовета Иван Иванович Лучинин сидел за столом в фуражке, сдвинутой на затылок, курил трубку и черными с хитрецой глазами поглядывал на посетителей.

Напротив Лучинина, собираясь уходить, стояли пастух Егорыч – старик цыганского типа, с черной как смоль бородой, вместе с усами и баками закрывающей почти две трети его смуглого лица, и белобрысый монтер, установивший телефон в новом доме.

Оба отступили к двери, пропуская Машу и Никиту Кирилловича. Монтер вышел из комнаты, а старик задержался в дверях, не спеша набивал трубку табаком, с явным любопытством ожидая, о чем будет говорить председатель с доктором и бригадиром.

Никита Кириллович не выносил духоты. Он прежде всего распахнул окно, а потом сел на стул около стола и коротко изложил Лучинину суть дела, по которому он и Маша пришли в сельский Совет.

Маша, прислонясь к косяку окна, внимательно приглядывалась к сухощавому, не по своим годам по-юношески подвижному Лучинину; к Егорычу, застывшему в дверях с приготовленной, но не прикуренной трубкой; к большому, в порыве подавшемуся вперед Никите Кирилловичу.