Свет-трава

Но случилось все по-другому. Влечение к Никите Кирилловичу она почувствовала, когда почти не знала его душевных качеств. А общее дело связало их гораздо позднее.

И Маша требовательно спрашивала себя в эту ночь: что же привлекло ее тогда к этому человеку? Неужели его физическая, мужская красота? И отвечала: «Нет. Не зная его, я угадала в нем человека большой души».

Ее вдруг охватила такая радость, что трудно было сдержать себя. Она могла признаться сейчас в своем чувстве самому Никите Кирилловичу или просто без всякого стеснения рассказать о нем Феде и даже Игорю.

Несколько раз Никита Кириллович стонал и вскрикивал, и Маша проворно вскакивала, бесшумно ступая на носки, подходила к дверям его комнаты.

На столе стояла лампа. Фитиль ее чуть горел, неровным светом освещая лицо спящего. Оно казалось строгим и чужим.

Как хотелось Маше, чтобы он проснулся сейчас, взглянул на нее, сказал бы ей что-нибудь… Но он спал. И она с глубокой нежностью глядела на него.

Она тихо отходила, осторожно садилась на скрипучую кушетку и снова начинала думать.

И хотелось ей сегодня же решить: или быть с ним, или уйти, не видеть его и обрести прежний покой.

Медленной, неслышной и вечной поступью своей пришел на землю и загорелся золотой летний день, стрелки стенных часов показывали половину девятого. Пора было отправляться на работу.

К Маше подошел Никита Кириллович – похудевший, обросший, но почти здоровый. Он порывисто взял ее маленькую руку в обе свои большие, и Маша, замирая от волнения, ждала, что сейчас он скажет ей то большое и важное, к чему подготовила она себя этой ночью. И в глазах, в подавшихся вперед плечах ее, во всем было это безмолвное ожидание.

Но он опустил ее руку и молча отступил. Сердце ее дрогнуло, она пошла к двери.

– Мария Владимировна! – позвал ее Никита Кириллович и, может быть неожиданно для себя, сказал: – Машенька!

Она остановилась в дверях и почувствовала, что ему почему-то трудно сказать ей о своей любви. Она подумала: «Это же условность, ждать признания от него первого».

Она оглянулась и увидела его сияющие глаза.

Потом она не могла вспомнить, что сказала ему. Он несмело обнял ее и неуверенно поцеловал. С этой минуты время в ее сознании остановилось. Но маленькая стрелка стенных часов со сказочной скоростью бежала к десяти. Маша со страхом смотрела на нее и… не могла уйти.

Глава двадцать третья

Второй день Банщиков был дома. На рыболовецком стане за него остался Пантелей Соркин.

Никита Кириллович работал над заданием, присланным институтом. С рассвета он сидел над учебниками у распахнутого окна, исписал несколько страниц тетради разборчивым, как у школьника, почерком.

К полудню он почувствовал, что устал, и начал ходить по комнате. Он думал о Маше, вспоминал разговоры и встречи с ней.

Первый раз он увидел ее в больнице у своей постели. Он обратил на нее внимание только как на врача. Потом он стал приглядываться к Маше, и она поразила его своей серьезностью и скромностью.

Теперь он постоянно думал о ней, вспоминал ее слова, движения, голос.

Кто-то стукнул дверью в сенях, и от неожиданности Никита Кириллович вздрогнул.

Вошла Катя, разносящая письма, завитая, в нарядном пестром платье, в новых туфлях.

– Здравствуйте, Никита Кириллович! – сказала она, игриво поглядывая на него.

– Здравствуйте, Катюша! – ответил Никита Кириллович. – С какими вестями пришла?

– Уж если почтарь, так обязательно с вестями? А может, просто так пришла?

– Ну, просто так ко мне ходить неинтересно. Человек я скучный. Времени на разговоры у меня нет.

Он сел и уткнулся в книгу.

– В самом деле, с вами не разговоришься! – Катя обидчиво скривила губы. – Иван Иванович звали вас. Из Гречишного представители приехали.

Катя помолчала.

– Еще Марию Владимировну звали, только они передать велели, что не могут из больницы отлучиться.

– Ты давно была у нее, Катя? – откладывая в сторону книгу и оживляясь, спросил Никита Кириллович.

– Только оттуда… Я пойду, Никита Кириллович, – все еще медлила уходить Катя. – Домой я на обед побежала, вот и зашла к вам.

Катя неохотно вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Сегодня в клубе танцы! Вы хоть бы раз заглянули! – с озорством крикнула она в окно.

Никите Кирилловичу не хотелось отрываться от работы, и он не спеша надел белую косоворотку и накинул на плечи пиджак.

Проходя мимо больницы, он через палисадник увидел Машу. Она стояла на крыльце с какой-то женщиной, взбалтывала бутылочку с лекарством и, прищурив глаза, рассматривала ее на свет.

Маша заметила Никиту Кирилловича, подняла руку и приветливо помахала ему. Никита Кириллович с большим трудом сдержал себя от желания подойти к ней.

– Да ведь работает, работает человек! – вслух сказал он сам себе.

Оттого, что он встретил Машу, ему стало радостно, и он подумал о ней с такой нежностью, на какую только был способен человек, полюбивший впервые и по-настоящему: «Солнышко! Свет от тебя и тепло!»

Он шел, то и дело оглядываясь. Черемуховые кусты скрыли Машу, и лишь сквозь зеленую листву проглядывала ослепительная белизна ее косынки.