― А ты, смотрю, неплохо устроилась! ― проскрипел у меня за плечом знакомый голос. Такой ядовитый, что, пролетай мимо госпожи Жабич муха ― несчастное насекомое свалилось бы замертво. Но… зима, холод, насекомые в спячке… ― Уже и на джип нас… лужить успела!
Намек я поняла прекрасно. Свекровь всегда считала, что сама я заработать ни на что не способна ― только выпросить подачку у богатого мужчины.
― Что вы здесь делаете, Сталина Геннадьевна? ― спросила, не отвечая на оскорбительные намеки и не останавливаясь. Опускаться до уровня этой женщины я не собиралась.
Бывшая свекровь двинулась следом за мной
― Я требую, чтобы ты забрала заявление на моего мальчика! ― заявила она на ходу.
― Обсуждать такие вопросы я могу только в присутствии своего адвоката! ― мигом нашлась я с ответом. Адвоката мне Скворцов нанял буквально на второй день после происшествия на пороге «Диканьки». ― А сейчас ― извините. Спешу.
― А ну, стой! Не смей от меня отворачиваться, когда я с тобой разговариваю! ― Сталина Геннадьевна начала входить в раж. В точности как ее любимый сыночек. Тот тоже впадал в ярость при малейшем намеке на неповиновение.
― А то ― что? ― открывая дверцу и усаживаясь за руль, поинтересовалась я. ― Тоже руки распускать начнете? Так тут камеры наблюдения на каждом шагу. Ударьте меня, и окажетесь там же, где ваше ненаглядное дитятко.
― Ах ты су-у-чка! ― свекровь зашипела змеей, которой прищемили хвост, схватилась обеими руками за дверцу джипа, мешая мне захлопнуть ее. ― Ты хоть представляешь, что с моим сыном было, когда он понял, что ты исчезла?! Он с ума сходил! Метался по городу раненым зверем, искал тебя, тварь неблагодарную, боялся, что ты сделала с собой что-то нехорошее! Пил ночи напролет!
― Вот в последнее точно верю, ― я кивнула ― без насмешки, без злорадства. ― Спиртным он уже через год после нашей свадьбы злоупотреблять начал…
― У хорошей жены мужик не сопьется! Это ты вся в мамашку свою! Такая же стервь, любого в могилу сведешь!
― При чем тут моя мать?! ― я с трудом усидела в машине.
Кулаки сами с собой сжались, в глазах потемнело от ненависти к этой лживой тетке, которая посмела марать грязью светлую память моей любимой мамочки.
― Так она тебе ничего не рассказывала, да? ― Сталина Геннадьевна недобро прищурилась. ― Твоя мать со школы с братом моим шашни крутила! Из армии его ждала, а когда он вернулся ― год с ним повстречалась, а потом в один день бросила и за твоего отца замуж выскочила! Оклеветала его, что пьет он много и бьет ее по пьяни. Вот как они расстались, брат мой запил с горя, и пять лет пил, не просыхал, а потом ― повесился. И все мамашу твою все вспоминал, чтоб ей на том свете покоя не было!
― Это ложь! ― выдавила я.
Правда, без особой уверенности. Мама мне никогда не рассказывала, был ли у нее кто-нибудь до отца. Да и я не особо вникала. Всегда казалось: зачем ворошить прошлое?
― Не-е-ет, Верка, все правда! ― Сталина Геннадьевна полного моего имени не признавала и всегда называла Веркой. ― Когда сын мой с тобой связался, уж как я его просила: брось! Найди другую! А его на тебе переклинило, как брата ― на твоей матери! Но сына я тебе отнять не позволю! Я с собой тоже адвоката привезла! Посмотрим, чья возьмет!
― Вот и надо было встретиться вчетвером: вы со своим адвокатом, а я ― со своим, ― я покачала головой. ― Никто у вас сына отнимать не собирался. Это он меня похитить пытался, охранника клуба отравил, моему защитнику руку сломал. Думаете, ему это с рук сойдет?
― Я заплачу! ― выкрикнула свекровь.
― Кому? За что? ― не поняла я.
― Всем! И охраннику, и мужику этому со сломанной рукой! Пусть потом твой адвокат доказывает, что это была попытка похищения!
Я уж было собралась сказать, что Скворцов свои показания ни за какие деньги не изменит, но тут к нам подошел мужчина из соседнего подъезда. Он часто по вечерам выходил на пробежку и всегда здоровался со Скворцовым, а потом, немного познакомившись ― и со мной.
― Вероника, что у вас случилось? Помощь нужна? Может, Эдуарду Евдокимовичу позвонить?
― Не нужно. Сталина Геннадьевна уже уходит. ― Я со значением посмотрела на руки свекрови, которые все еще цеплялись за дверцу джипа.
Свекровь тут же руки убрала. Отошла на несколько шагов, потом обернулась и произнесла совсем другим тоном:
― Забери ты свое заявление! Пусть сына отпустят… я его увезу. Он больше никогда здесь не появится!
Я покачала головой растерянно: без адвоката такие вопросы решать не хотелось. Поблагодарила соседа за помощь, захлопнула дверцу и двинулась к выезду со двора. Сосед, убедившись, что мне ничего не угрожает, тоже сел в машину и поехал по своим делам. Рассказывать Скворцову об этой встрече я не стала: он и без того нервничал. А вот с адвокатом поговорить собиралась буквально на следующий день после росписи.