«Свет ты наш, Верховина…»

— У них нет ее. Они бессильны овладеть душой народа и сделать его единым. Что может сказать аграрий неимущему? Ничего. А приходим мы и говорим: «Ты украинец, и твой сосед украинец. У вас одна кровь. И нет ничего превыше того, что вы украинцы». А кровь, сын мой, пьянит людей, человеку ведь сладко мнить себя избранным… Только дух национализма по воле божьей способен объединить имущего и бедного и стать противоядием коммунистической доктрине. Национализм спас Германию от красных, и ему одному суждено провидением спасти от них весь мир.

…Теперь у Матлаха в номере сидел хотя и новоявленный, но быстро пошедший в гору деятель националистической партии Августина Волошина.

Разговор шел о все нарастающих в республике беспокойстве и тревогах, вызванных притязаниями Гитлера в Чехословакии.

— Конечно, — говорил Поспишил, — у пана Гитлера есть претензии к нашей стране. Больше того: весьма возможно, что дело не ограничится Судетами. Но… пока ведь ничего официально не объявлено, и, в конце концов, всегда можно договориться!.. Нас должны беспокоить симптомы более опасные; я имею в виду, господа, тенденцию к сближению с Москвой. Число сторонников такого сближения растет с каждым днем. Я недавно возвратился из поездки в Соединенные Штаты и имел честь беседовать с ответственными лицами, внимательно следящими за тем, что происходит у нас, и они обращали мое внимание именно на эту опасность.

— Но позвольте! — заметил Ревай. — Господин Рузвельт, новый президент, сам идет на сближение с русскими!

— Но к власти может прийти и новый президент, — многозначительно ответил Поспишил, — а кроме того, коммунисты у них, к счастью, не так сильны, как у нас.

— Послухайте, пане, — вмешался Матлах. — Мне все равно, Бенеш, или Гитлер, или еще кто другой, лишь бы крепко было и дела шли.

— Я бы попросил, пане Матлах, — насупился Ревай, — в нашем присутствии не ставить на одну доску Гитлера и пана президента.

— Пустое! — махнул рукой Матлах. — Як мы будем друг с другом в прятки играть, добра не выйдет. Я и против пана Бенеша ничего не буду иметь, если вы мне вот что скажете: может ли он у нас коммунистам раз и навсегда горло заткнуть, как то сделал у себя Гитлер, или нет?

— Это можно, а главное, необходимо! — внезапно для остальных твердо произнес молчавший до сих пор Новак. — Мы на краю пропасти, и только одно может нас, с помощью всевышнего, спасти от падения — огонь и меч против коммунизма, огонь и меч!.. Правительство и пан президент должны услышать не голос депутатов и лидеров партий, а голос самого народа, молящего избавить его от коммунистов.

— Да, да, — подхватил журналист, — вы опередили меня, духовный отец, именно об этом я и хотел сказать: требование самого народа — и тогда успех обеспечен.

— А если народ — сам коммунист, тогда что? — спросил, прищурясь, Матлах.

— Это клевета на народ! — произнес Волошин.

— Э, пан отец! — усмехнулся Матлах. — Не будем играть в прятки, вы же хорошо знаете, як выборы проходят. У кого голосов больше: у вас или у коммунистов?

— Да, это так, — вздохнул Поспишил, — надо иметь мужество смотреть правде в глаза. Коммунисты имеют, к сожалению, много сторонников, и, несмотря на все ограничения, особенно велико их влияние здесь, в вашем крае. Именно поэтому, пане Матлах, нужно, чтобы все и началось отсюда, из цитадели этих смутьянов. Все мы, — гость обвел взглядом присутствующих, — люди разных партий, решили объединить свои усилия. И, зная, пане Матлах, что вы один из влиятельных хозяев на Верховине, решили обратиться и к вам. Цель наша одна.

— Моя цель, — сказал Матлах, — чтобы порядок был и чтобы коммунистам горло заткнуть.

Гости разошлись затемно, довольные друг другом и тем планом, который они приняли на своем совещании. План был задуман хитро и очень пришелся Матлаху по душе. Вернувшись домой, в Студеницу, он немедленно принялся действовать.

Проговорился ли как-нибудь ненароком сам Матлах или его доверенные были неосторожны, но Горуля и его товарищи, заметив таинственную возню матлаховских людей и аграриев в селах, стали дознаваться, в чем дело, и в один прекрасный день из Студеницы в Мукачево к Куртинцу явился Горуля.

— Чув, Олекса, что затевают? А? Не чув еще? — быстро заговорил Горуля, едва Куртинец ввел его в свою комнату и закрыл дверь. — Садись и слушай, про что мы там, у себя, дознались. На сбор людей созывают.

— Кто созывает? Каких людей? — придвинув поближе к Горуле стул, спросил Куртинец.

— Да аграры там — Матлах, кажут, еще пан Волошин с ними. А кого созывают? Самую сельскую бедноту с нашей округи. Уже Федора Скрипку подговаривают делегатом идти, обещают недоимки снять. А главное, ты слушай, Олекса, чего хотят: хотят, чтобы на том сборе люди подписали лист до пана президента против нашей партии, ну и еще, чтобы призвали другие округа такие сборы провести.

— Так, так, — нахмурился Куртинец и встал со стула. — Ничего, ловко, очень ловко придумано! И ведь не хозяев созывают, а бедноту. Глядите, пане президент, беднота требует запрета компартии! И, наверно, выбирают таких, у которых недоимки как петля на шее.