Свет в августе; Особняк

УИЛЬЯМ ФОЛКНЕР СВЕТ В АВГУСТЕ. ОСОБНЯК

Вступительная статья Б. Грибанова.

Иллюстрации В. Горяева.

ГНЕВ И СОСТРАДАНИЕ ФОЛКНЕРА

Уильям Фолкнер (1897-1962) принадлежит к тому поколению американских писателей, которое вошло в литературу после первой мировой войны. Их прозвали тогда «потерянным поколением». Для этого были известные основания — эти люди, прошедшие сквозь горнило войны, несли в сознании и выражали в своем творчестве смятение и ужас перед безумием человечества, позволившего ввергнуть себя в мировую бойню, горечь и боль за казавшиеся такими незыблемыми духовные ценности буржуазной демократии XIX века, которые лопнули, как мыльный пузырь, при первом выстреле, возвестившем мировую войну.

Многие зарубежные критики, не вдаваясь особенно в суть дела, причисляли Фолкнера, главным образом в начале его творческого пути, тоже к «потерянному поколению». Этому способствовали некоторые внешние обстоятельства — легенда о его участии в качестве летчика в боях над Францией и тяжелом ранении в голову, которую он тогда не опровергал, его первый роман «Солдатская награда» (1926), посвященный возвращению калеки летчика домой с фронта.

Но все это были чисто внешние признаки. В войне Фолкнер, вопреки своему страстному желанию, не участвовал, — пока он учился в Канаде в летном военном училище, война кончилась. Роман «Солдатская награда» оказался единственной данью этой теме, а все творчество Фолкнера развивалось по совершенно иному руслу.

Да и сам Фолкнер довольно резко отрицал само понятие «потерянное поколение». Выступая в 1955 году в японском университете Нагано, Фолкнер говорил: «Эта фраза была отчеканена Гертрудой Стайн, когда она говорила о молодых писателях, живших в ее время в Париже. Это были Скотт Фицджеральд, — Хемингуэй тогда еще не был широко известен, — я думаю, она имела в виду, что прошла ужасная война, которая уничтожила массу молодых людей, она изменила облик мира, так же, как это произошло после последней войны, и она считала, что молодые люди, которые выжили, остались навсегда травмированными ею, что они оказались потерянным поколением. Я никогда с этим не соглашался. И я не верю, что Хемингуэй или Фицджеральд когда-нибудь действительно рассматривали себя как принадлежавших к потерянному поколению. Они приняли терминологию Стайн, которая звучала хорошо, это получилась удачная, если можно так сказать, этикетка, но я не верю, что какой-нибудь писатель рассматривал себя как представителя потерянного поколения. Он видит в себе представителя человечества».

Эта идея общечеловечности всех людских проблем, их универсальности, оказалась одним из краеугольных камней творческого кредо Фолкнера. «Я не думаю, что люди столь уж различны, — утверждал он. — Я полагаю, что нет такой уж большой разницы между южанами и северянами, между американцами, русскими, китайцами… Они могут жить где угодно. Конечно, они носят разную одежду и ведут себя иначе, чем жители Северного Миссисипи, но в главном их поведение такое же, у них те же душевные страдания, те же надежды».

Такая постановка вопроса легко могла привести к условным литературным решениям, когда совершенно не важно, в каких декорациях разворачивается действие на сцене. Кстати сказать, и первый роман Фолкнера «Солдатская награда», и второй — «Комары» (1927), в котором действие происходило во французском квартале Нового Орлеана, где жила художническая и литературная богема, — страдали в известной мере именно такой литературной условностью. Но эти первые два романа были только пробой пера, поисками своей темы.

Фолкнера отличало от тех американских писателей 20-х годов нашего века, которых принято было объединять этикеткой «потерянное поколение», диаметрально противоположное отношение к своим истокам, к своей земле. Молодые интеллектуалы, раздавленные кровавой бессмыслицей мировой войны, потрясенные крахом всех тех иллюзий, в атмосфере которых они выросли, с отвращением взирали на новую американскую действительность, на шумное и наглое победоносное шествие Его величества Доллара, на дух стяжательства, овладевший людьми и вытеснивший из их душ все иные человеческие чувства, на духовную нищету и убожество американского общества. Они приходили к выводу, что на американской почве нет места искусству и литературе, и бежали в Европу, в Париж, чтобы там приобщиться к новым современным веяниям. Многие из них так и остались там на целые десятилетия, а иные на всю жизнь.