Свет в августе

– Пусть так. А на что они? Женщине, чтобы другую бранить, причин не требуется. Спору нет, все эти разговоры по большей части идут от женщин. Но если бы соображения у вас было не как у мужчины, а побольше, вы бы знали: если женщина что и говорит, у ней это ничего не значит. Это мужчины принимают свои разговоры всерьез. И если кто имеет что-нибудь против нее и вас, то вовсе не женщины. Ведь всякой женщине понятно, что нет у ней причин плохо к вам относиться – даже если забыть про ребенка. И не только к вам – пока что к любому другому мужчине. Не с чего ей. Разве вы со священником, да и все остальные мужчины, которые про нее знают, не сделали для нее все, чего она только пожелать могла? С чего бы ей плохо относиться? Скажите на милость.

– Да, – промолвил Байрон. Он уже не смотрел на нее. – Я пришел…

Она ответила и на это, прежде чем он договорил:

– Вы, наверно, скоро от нас уедете. – Она наблюдала за его лицом. – Что они там надумали, нынче утром в суде?

– Не знаю. Они еще не кончили.

– Известное дело. Потратят времени, трудов и денег казенных прорву, чтобы разобраться там, где нам, женщинам, хватило бы десяти минут в субботний вечер. Надо же быть таким дураком. Конечно, в Джефферсоне по нем скучать не будут. Как-нибудь без него проживем. Но надо же быть таким дураком: подумать, будто мужчине от убийства женщины больше проку, чем женщине от убийства мужчины… Другого, наверно, теперь отпустят.

– Да. Наверно.

– А ведь сначала думали, что он ему помогал. И теперь отдадут ему тысячу долларов – показать, что, мол, зла на тебя не держим. А тогда они смогут пожениться. Ведь так примерно, нет?

– Так. – Он чувствовал, что она наблюдает за ним без недоброжелательства.

– Вот я и думаю, что скоро вы от нас уедете. Думаю, как бы сказать, сыты вы Джефферсоном, а?

– Да вроде того. Думаю подаваться…

– Джефферсон, конечно, городок хороший. Но не такой хороший, чтобы вольный человек вроде вас не нашел себе другого, где тоже можно время переводить на баловство и огорчения… А саквояж, если надо, можете оставить здесь, пока не соберетесь.

Он подождал до полудня, а потом еще немного. Подождал, пока шериф, по его представлениям, не закончил обед. И тогда пошел к шерифу домой. Он не стал входить. Он ждал у дверей, пока шериф не вышел – толстый человек с маленькими мудрыми глазками, упрятанными в толстое неподвижное лицо, как две чешуйки слюды. Они пошли рядышком, в тень, под дерево. Скамейки не было; на корточки, вопреки обыкновению (оба выросли в деревне), они тоже не сели. Шериф спокойно выслушал человека – спокойного, невысокого человека, который семь лет был для города не особенно интересной загадкой, и семь дней – чуть ли не бельмом на глазу.

– Понятно, – сказал шериф. – Вы считаете, что им пора пожениться.

– Не знаю. Это его дело и ее. Но думаю, надо бы ему пойти ее проведать. По-моему – самое время. Вы можете послать с ним помощника. Я ей сказал, что он вечером придет. А что они там решат – это дело его и ее. Не мое.

– Само собой, – сказал шериф. – Не ваше. – Он смотрел на Байрона сбоку. – А вы-то что собираетесь делать, Байрон?

– Не знаю. – Он тихонько возил ногой по земле и наблюдал за ней. – Думаю податься в Мемфис. Года два об этом подумываю. Может, уеду. А чего в этих маленьких городишках?

– Конечно. Мемфис город неплохой, если любишь городскую жизнь. Опять же семья на вас не висит, тащить за собой некого. Будь я одинокий да лет на десять помоложе, я бы, наверно, так же сделал. Да и устроился бы, глядишь, получше. Надо понимать, вы прямо сейчас собираетесь?

– Наверно, скоро. – Он поднял голову, потом снова опустил. Сказал: – Утром уволился с фабрики.

– Само собой, – сказал шериф. – Я догадываюсь, что вы не успели бы пройти такой конец с двенадцати, а к часу вернуться обратно. Ну, кажется… – Он замолчал. Он знал, что к вечеру присяжные вынесут Кристмасу обвинительный приговор, а Брауна – или Берча – отпустят на все четыре стороны, с условием явиться в будущем месяце на суд в качестве свидетеля. Хотя, на худой конец, обойдутся и без него, ибо Кристмас не отпирался, и шериф предполагал, что он признает себя виновным, чтобы остаться в живых. «Да и не вредно будет нагнать на сукина сына страху хоть раз в жизни», – подумал он. И продолжал: – Ну что ж, это можно устроить. Вы правы, я, конечно, пошлю с ним помощника. Хотя он и не сбежит, пока есть надежда сорвать часть премии. При том что он не знает, кто его там встретит. Он этого еще не знает.

– Да, – подтвердил Байрон. – Не знает. Не знает, что она в Джефферсоне.

– Ну что ж, так и сделаем – отправим его с помощником. Зачем – не скажем: отправим, и все. А может, сами хотите его проводить?

– Нет, – сказал Байрон. – Нет. Нет. – Но продолжал стоять.

– Так и сделаем. Вас уже, наверно, к тому времени не будет. С помощником его и наладим. В четыре, годится?

– Очень хорошо. Вы ей сделаете одолжение. Большое одолжение.