Свет в конце тоннеля (СИ)

-Эйнар знает, что мое сердце не так дешево, чтобы продаться за дорогую обстановку, - хмыкнул я, - однако ты прав, и такие факты здорово настораживают. Даже про мои кулинарные пристрастия помнит.

Служащие отеля действительно были профессионалами, они двигались бесшумно и быстро, не мешая гостям, но одного альфу я все-таки заметил, более того, думаю, что узнал, - в прежние годы я часто видел его в компании моего старшего брата. Он тоже как-то очень пристально на меня смотрел в течение нескольких секунд, пока не спохватился и не ушел, бормоча извинения.

- Этот официант узнал тебя? - от внимательного взора Тоджи также не ускользнул этот служащий. - Что-то он подозрительно на тебя пялился...

- Я вырос в столице, и хотя населения в ней достаточно для того, чтобы ни разу не встретить за целый год ни одного знакомого, такие случаи все же нельзя исключать, тем более что прежде я был довольно общительным. Этот парень, если я не ошибаюсь, конечно, прежде часто бывал у нас дома и водил дружбу с моим старшим братом.

- Твой старший брат? Это тот самый сволочь, который умыкнул тогда меня из приюта, чтобы надавить на тебя и заставить делать то, что было нужно твоей бессовестной семейке? Ты уж прости, но твой братишка мерзкий тип, и я бы не хотел с ним встретиться снова. Я слышал, фирма твоего отца прогорела?

- Да, это так. Отец в тюрьме, особняк продан, а брат на улице. Это все, что мне о них известно.

- Ты же не собираешься с ними встречаться или помогать финансами? Зная тебя, можно предположить любое безрассудство. Кровь не водица, и все в таком духе...

- Нет. Не собираюсь, - тяжело вздохнув, сказал я. - Моя семья - это ты и дети, другой нет. И не будем больше об этом.

***

Развлекательный комплекс поражал размерами. Великолепные отели, ночные клубы, бары и караоке, детские площадки и водные аттракционы, - здесь предполагался отдых на любой вкус, каприз и возраст посетителей. На фоне великолепных пейзажей сооружения смотрелись чрезвычайно эффектно.

Построить такой центр всегда было розовой мечтой моего отца. Он цеплялся за нее всю свою сознательную жизнь, и вот что из этого вышло. Мечту осуществил за него главный конкурент, а сам он томился за тюремной стеной в ожидании приговора. Думая об этом, я испытывал двоякое чувство: с одной стороны, как бы ни относился ко мне мой отец, но все же он вырастил меня и дал образование, но с другой, именно он толкнул меня в бездонную пропасть, из которой я не смог выбраться до сих пор. Я смог бы пересилить себя и навестить его в тюрьме, но что касается старшего брата, тут я не чувствовал ни жалости, ни сочувствия, помня о том, как мучил и ненавидел меня этот по сути чужой человек, умело сваливая на меня все свои грехи и проступки. Отец всегда верил ему безоговорочно, а меня наказывал вместо него, а я даже не пытался оправдаться, потому что знал, насколько это бесполезно.

Почему отец так любил старшего и презирал меня, младшего, я не знал, но думаю, он перенес на меня ненависть к моему родителю, обычному секретарю, случайно соблазненному своим шефом, в результате чего и появился на свет я, жалкий омега, которого отец с детства не считал за полноценного человека. Родителя моего он выгнал сразу же после родов, не дав даже толком увидеть ребенка, а меня почему-то оставил, но обращал внимания не больше чем на кота, с младенчества бросив на руки гувернеру. Отчим, отец старшего брата, открыто шпынял меня, то же самое повторял за ним и мой сводный братик, так что рос я без любви и заботы, обласканный лишь своим воспитателем. Потом была закрытая школа, сначала младшая, потом средняя и высшая, которую сменила высылка в Штаты и учеба в колледже. За время заграничной учебы отец развелся, снова женился, и мне окончательно не стало в семье места.

И вот теперь, глядя на прекрасные сооружения комплекса, где было все, что можно себе представить и пожелать, я горько улыбался, думая о своих родных, которые мне были хуже посторонних. А где-то ведь был на этом свете мой родной отец-омега, но я даже не знал, кто он и где живет, не знал также и того, почему он согласился оставить меня и никогда не искал.

Мы обходили корпус за корпусом, господин Лэйн показывал мне номера и холлы, банкетные залы и VIP люксы, а господина Хираты все еще не было. Я часто ловил себя на мысли, что жду его, с большим трудом удерживаясь от желания обернуться, и это состояние пугало меня. Почему я так волнуюсь, что никак не могу сосредоточиться на деле? Хотелось видеть его, называть по-прежнему Эйнаром, но даже в мыслях я не позволял себе этого, упорно предпочитая чуждое иноземное имя. Пока я отношусь к нему, как к постороннему, все будет нормально, я не сдамся на милость глупого сердца, которое готово принять его и простить, я буду стоек и спокоен, не подам вида и не размокну, как оберточная бумага на мокром асфальте. Нельзя, мы чужие, все в прошлом, - и любовь, и зло, и предательство...