Свет в конце тоннеля

Энтони посмотрел на число сообщений: их было триста восемьдесят четыре штуки. На этот раз он не выдержал. Положил телефон на столик рядом с кроватью. Выключил. Попытался найти что-то вовне. Не получилось. Тогда он заглянул вглубь себя.

А внутри были тарантулы. Они ползали в его голове со скоростью мысли. Они не представляли из себя ничего кроме бесконечного страдания. Они испытывали неутолимый голод, делали вылазки, охотились. А затем снова собирались у себя дома и не спали.

Они не спали и ему спать не давали. Просто бегали.

Они напомнили ему кое о чём. Он ненавидел их, но они всё же напомнили ему. Обо всём.

Они напомнили ему, и он вспомнил, что с Джулией Энтони расстался полгода назад.

Они напомнили ему, а он вспомнил, как неделю назад кто-то облил его красной краской на улице − это символизировало агрессию большевиков в 1917 году.

Они напомнили ему:

«Чтоб ты сдох, блядь!»

«ебал твою Джулию лично!»

«Ненавижу, ненавижу вас всех!»

«Чтоб ты сдох»

«Я ничтожество»

«Чтоб вы сдохли!»

«Ты ничтожество!»

− Это не ты случайно вдохновляла Гитлера? − спросил Энтони, норовя дотронуться до её сладких губок.

− Что? − усмехнулась она. Конечно, она ничего не поняла, но он и не нуждался в понимании. Он продолжил.

«Нет! Ничего больше нет! Только коммунистическая агрессия! И я.»

Ему было очень душно, и он встал с кровати, чтобы распахнуть окно и продышаться. Чёрт подери, только это ему и было нужно − продышаться, чтобы остановить весь этот грёбаный хаос.

Он рассматривал цветущее рассветное небо и вспомнил, как делал то же самое с другим человеком, не будучи одиноким.

Он думал о многом, и от этого его сердце не могло не болеть. Но что было делать?

Было 4:47 утра. Самолёт отправлялся аж в семь часов. Времени было более, чем достаточно, даже слишком много.

Частьвторая

11. CONSTANTA

CONSTANTA.

Энтони Вудман

Эта книга посвящается

Д.А. Тарковскому, который подарил мне надежду тогда, когда я более всего в ней нуждался.

От автора

Меня часто спрашивают: как стать писателем? Таким бедолагам я задаю встречный, весьма безобидный вопрос: «А вы точно хотите этого?» Они отвечают: «Да».

Частота таких диалогов в среде «Писатель − Читатель» повергает меня в ужас. Наверное, каждому хоть чуть-чуть известному писателю приходится отвечать на подобные вопросы. Этим неприметным писательским предисловием я хотел бы избавить человечество от пустых терзаний и научить людей определять весьма и весьма простым способом, стоит ли им развиваться в данном направлении или нет.

Чтобы в данном предисловии не уходить чересчур далеко от «Константы», я не буду и упоминать, что писатель должен сходить с ума от одного только вида букв, слов, предложений, абзацев, книг и тому подобных глупостей.

Также (и это может показаться вам странным) писатель не может получать истинное удовольствие от чтения книг. Многие писатели и критики предпочитают разделять чтение на «работу» и «отдых». Во мне же во время чтения в принципе не вырабатывается дофамин. Моё критическое мышление во время чтения не способно обожествлять какого-либо автора и радоваться каждому кубосантиметрику его словарного запаса.

Это вовсе не значит, что мне не требуется дофамин. Холодный пластический хирург тоже нуждается в сексе. Так как же я расслабляюсь и получаю удовольствие, если мой внутренний критик не знает хороших книг?

Всё очень просто: я пишу.

Но не думайте, что я получаю хоть малейшее удовольствие от этого. Ах, если бы это было так! И дело здесь вовсе не в капиталистических тенденциях деградации культуры. Нет, я писал и буду писать не ради денег и даже не ради славы. Здесь есть кое-что другое…

За всю свою жизнь я не встречал более точного определения писательства, чем определение, данное Оруэллом: «Написание книги − ужасная, изнурительная борьба вроде затяжной мучительной болезни. Не стоит за такое браться, если ты не одержим демоном».

В этой цитате вся суть писательства. Ни один нормальный человек не захочет болеть, тем более всю свою прекрасную жизнь. Только одержимый демоном писатель может любить свою болезнь.

О, я помню эти дни. Помню, с каким трепетом носил «Константу» в своей голове. Это произведение стало частью меня. Я в очередной раз почувствовал себя матерью, видящей смысл своей жизни только в воспитании детей.

Но «Константа» стала моей любимицей. Я так боялся за неё! Ситуация в мире тогда была до крайности нестабильной, от завтрашнего дня я не ждал ничего хорошего. А «Константа»… Только она, как я думал, могла спасти этот грёбаный мир от окончательного умирания. В тот период своей жизни я боялся только одного: «А вдруг мир не увидит её?»

Я боялся, что со мной, с «матерью» может случиться какая-то беда, и тогда мир обречён. Я боялся, что я попаду под машину, и моё дитя умрёт. Только поэтому я был внимателен на дороге. Я боялся, что неожиданный кирпич упадёт мне на голову, и я не допишу её. Я боялся, что завтра снова начнётся война, меня убьют, и моё чадо погибнет.