Свет в ночи

Иными словами, существование моего «Я» возможно там, лишь при условии, если здесь оно бесповоротно и окончатель­но свелось к абсолютному нулю и уже никак, ни под каким видом раз и навсегда не может проявить себя в земных очер­таниях. Но Достоевский вслед за Свидригайловым готов признать привидения за нечто реальное, что не только не противоречит его мировосприятию, но вполне последователь­но вытекает из него. По Достоевскому вселенная трехпла- на и эти планы находятся в непрестанном взаимообщении. Но если это так, то кто же может предвидить какие именно условия и формы общения способны возникнуть между жи­вущими на земле и отошедшими в мир иной? И вот к Сви- дригайлову приходит с того света Марфа Петровна; Ставро- гин видит бесов и явно для себя, общается с ними, к Ивану Карамазову является чёрт и беседует с ним. Вдобавок этот чёрт сросся со своим земным отражением, с обликом лакея Смердякова. А Раскольников чувствует рядом с собой неот­ступное присутствие злого духа, руководящего многими его поступками через своих посредников, людей часто самих по себе невинных, непричастных злу. Так, например, безвестный жилец густо населенного дома, в котором проживает Рас­кольников, обращаясь со двора к кому то с окриком: «семой час давно» — предупреждает, по воле злой силы, сам того не ведая, идейного убийцу, что пора идти убивать, ростов­щицу. По всей вселенной от всех существ и сущностей тянут­ся нити и все и всё воздействует друг на друга, источая свою волю. Из персонажей Достоевского, часто ощутимо связан­ных с собственным потусторонним миром, Свидригайлов самый таинственный, он пронизан нездешними токами и ду­ша его находится в общении с нежитью, являющейся к нему в кошмаре под видом мыши, бегающей по постели, мелькаю­щей зигзагами во все стороны и вдруг превращающейся в неизвестное существо, во что то снующее неизъяснимое, вскакивающее ему за пазуху, шаркающее по телу, за спиной, под рубашкой. Все это мерещится Свидригайлову в ночь пе­ред смертью. Но нечисть не в силах одолеть его, свести на нет, и лишь скользит по периферии его души, не достигая сердцевины. Погибая в земной жизни, двойник Раскольни­кова стремится оставить по себе добрую память, хотя бы в тех, с кем довелось ему встретиться в последние дни перед самоказнью. Почему? Ведь законченные злодеи и в пред­смертную минуту о добре не заботятся. Думая о судьбе Сви­дригайлова, испытываешь острое чувство жалости. А вот ес­ли бы, даже на глазах у всех, четвертовали таких исчадий как Петр Верховенский, как Нечаев, то вряд ли кто-нибудь пожалел бы их.

Доброе начало в Свидригайлове живо и он уносит его