Камеры в полицейском участке обычно служили для того, чтобы дать возможность арестованным пьяным проспаться, а разбушевавшимся мужьям образумиться и пообещать впредь не давать воли кулакам. При этом дежурные даже не всегда запирали камеры, а если под стражей содержался кто-то из знакомых, то его могли запросто привести в приемную и скоротать с ним скучную смену за картами, взяв, естественно, клятвенное обещание, что тот не попытается сбежать.
Сегодня Гарри Гарстоуну наконец-то довелось охранять настоящего преступника, что наполняло его душу волнующим трепетом. Он до сих пор переживал, что той ночью в прошлом году, когда из Карридейла доставили Боба Хитчинга, дежурил не он. После Галлиполи Боб был не в своем уме: повздорив с братом, жившим на соседней ферме, из-за материнского наследства, он в беспамятстве схватил нож для разделки мяса и зарезал его. За это преступление его потом повесили. И вот теперь Гарстоун, сверившись с инструкцией по содержанию заключенных, был преисполнен решимости не отступать от предписаний ни на йоту.
Когда Ральф попросил о встрече с Томом, констебль устроил настоящее представление: он полистал инструкцию, надул щеки и, скривив губы, произнес:
– Извините, капитан Эддикотт. Я бы вас, конечно, пропустил, но здесь говорится…
– Не болтай чепухи, Гарри Гарстоун, не то я все расскажу твоей матери!
– Но здесь черным по белому написано…
Стены в полицейском участке были тонкими, и констебля прервал сержант Вернон Наккей, которому и не нужно было подниматься из-за стола и выходить из кабинета, чтобы отдать нужные распоряжения:
– Не дури, Гарстоун! У нас сидит смотритель маяка, а не Нед Келли [21] ! Пропусти его!
Униженный констебль обиженно гремел ключами, пока отпирал дверь, спускался по ступенькам и вел Ральфа по коридору, где находились несколько камер, забранных решетками. В одной из них на койке у стены сидел Том.
– Том! – произнес шкипер. Его посеревшее лицо казалось застывшим.
– Ральф! – кивнул в ответ Том.
– Я пришел сразу, как смог. Хильда передает привет. И Блюи тоже, – сказал он, передавая приветы, будто опустошая карманы от мелочи.
Том снова кивнул.
Какое-то время оба сидели, не произнося ни слова. Наконец Ральф нарушил молчание:
– Если хочешь, я уйду…
– Нет, я рад, что ты пришел. Правда, сказать мне особо нечего. Ничего, если мы немного помолчим?
У Ральфа было много вопросов, как своих, так и тех, что наказала задать жена, но он послушно замолчал и устроился на хлипком стуле. Воздух постепенно прогревался, и деревянные стены потрескивали, будто разминая после сна мышцы. Доносился веселый щебет медоносов [22] и трясогузок. Пару раз проехали машины, заглушая ревом двигателей звонкое стрекотание сверчков и цикад.
В голове у Ральфа роилось множество мыслей, и он прилагал немалые усилия, чтобы удержаться от расспросов. Ему так хотелось подняться и встряхнуть Тома за плечи, что пришлось даже засунуть ладони под себя. Наконец, не в силах больше сдерживаться, он воскликнул:
– Бога ради, Том, в чем дело? Что это за слухи, что Люси – ребенок Ронфельдтов?
– Это правда.
– Но… как… какого черта?..
– Я уже объяснял это полиции, Ральф. Я не горжусь тем, что совершил.
– Ты… ты это имел в виду тогда на Янусе, когда говорил, что хочешь поступить правильно?
– Все не так просто.
Наступило долгое молчание.
– Расскажи мне, что произошло.
– Это ни к чему, Ральф. Я принял плохое решение тогда и теперь должен за него ответить.
– Бога ради, парень, позволь мне по крайней мере тебе помочь!
– Это не в твоих силах. Во всем виноват я один, мне и отвечать.
– Что бы там ни было, ты хороший человек, и я не допущу, чтобы ты вот так пошел ко дну! – Шкипер поднялся. – Позволь мне найти хорошего адвоката – посмотрим, что он посоветует.
– Адвокат тоже ничем не может помочь, Ральф. Скорее, тут нужен священник.
– Но все, что о тебе болтают, – просто чушь несусветная!
– Не все, Ральф.
– Тогда скажи мне в глаза, что все это правда! Что ты угрожал Изабель! Посмотри мне в глаза и скажи это, и я от тебя отстану.
Том внимательно разглядывал трещинку на деревянной доске.
– Видишь? – торжествующе воскликнул Ральф. – Ты не можешь!
– На дежурстве был я, а не она. – Том посмотрел на Ральфа, будто прикидывая, может ли он сказать ему что-нибудь в свое оправдание, не ставя под удар Изабель. Наконец он произнес: – Иззи и так страдала больше, чем достаточно. С нее довольно!
– Подставить себя под удар вовсе не выход! Тут нужно во всем хорошенько разобраться.
– Тут не в чем разбираться, Ральф. И содеянного не вернуть. Я виноват перед ней.