Свет в окнах [1979, худ. С. Тё]

Все началось с того, что на ильин день 1930 года в их деревню Смотрики Полтавской области после долгого отсутствия приехал селянин Михаил Иванцов. Уезжал в рваных черевиках да в холщовой рубахе, а теперь и пиджак с жилеткой, и сапоги. Жил в селе две недели, и все это время гости в хате с утра до вечера. Уж больно удивительное Михаил рассказывал: будто под Тулой, около Бобриков, вторую Москву строят. Землю копают с утра до ночи, а деньги получают такие, что за один месяц можно лошадь купить.

Алеша Дидик заходил к соседу чаще других. Слова не пропускал. Сядет на краю лавки да так час, другой и сидит не сдвинется. А когда пришла пора Михаилу назад возвращаться, Алеша вдруг и запросился: возьми да возьми с собой.

Михаил перечить не стал. Чего ж, говорит, не взять. Парень ты не балованный.

Вскорости и собрались. А Алексею чего собирать-то? Котомка с бельем да хлеба каравай. Наряды тоже не ахти какие: в чем ходил по селу — рубаха холстинная да порты, — в том и отправился.

Паровоз, вагоны, яркий свет на станциях… Через три дня к вечеру прибыли на свой разъезд. Потом семь верст шли пешком.

И вдруг за пригорком открылось перед Алешей село не село, город не город, а вроде бы огромный табор. У каждой палатки костры, лошади. Алексей все смотрел: на извилистую речку Любовку, на выгоревшую желтую степь, на горы свежекопанной земли. У одной из палаток остановились.

«Заходи, устраивайся», — сказал Михаил. В темноте Алексей нащупал свободный топчан.

Подняли его рано: «Видишь, лошадь ходит, — показал старшой на рыжую кобылку, — Семенова это, сам в больницу ушел. Запрягай, и поехали».

Я так увлекся своими воспоминаниями, что когда автобус резко повернул вправо и меня сильно качнуло, не сразу сообразил, где я. Взглянул на соседа. Он спал все так же, с откинутой назад головой и чуть приоткрыв рот. Длинные волнистые волосы рассыпались по спинке кресла.

«Этого, пожалуй, никакими силами не заставишь взять вожжи в руки, — подумалось мне, — разве только так, для забавы». А потом вспомнил, как десятник Фетисов отводил Алешке участок: на заболоченной луговине вбил четыре кола и от одного до другого лопатой прочертил линии. Здесь Алексей копал и набрасывал на повозку землю, вслед за другими вез к реке, сваливал у самой водяной кромки.

Строители спешили перегородить реку. Водохранилище требовалось сооружаемой здесь мощной Бобриковской электростанции. Потоком сыпались в воду комья желтой глины, прямо на глазах тесня и отодвигая реку.

Алексей Дидик всего два дня возил землю на чужой лошади. А потом ему дали свою, другую — серого костлявого мерина. И повозку — новую и скрипучую. Мерин оказался выносливым. Всего за два месяца они с ним заработали столько, что Алексей рассчитался и за лошадь, и за повозку, и за всю остальную снасть. А потом купил себе пиджак и городские брючки, стал захаживать в клуб. Только времени мало. Придет с работы — нужно лошадь распрячь, попоить, сена дать, овса. Да и о сарае забота. Не стоять же лошади зимой на улице. Каждый грабарь для своего коня сам закуту мастерит.

А народ грабари пожилой, обстоятельный. По вечерам чай пьют, о хозяйстве рассказы ведут. Алексея же к молодым тянет. Те и работали крепко, и отдыхали весело. Вон землекопы скопинские из соседнего барака. Сколько раз они Алешку звали: «Брось свою повозку, иди к нам в бригаду».

Ну и не выдержал в конце концов Дидик. Выехал однажды в степь, распряг лошадь, стегнул легонько: «Ну, милая!» Увидев, что потрусил его мерин прямо к колхозному сараю, потихоньку пошел назад.

Не раз потом пришлось Алеше вспоминать Серого. У землекопов тачки тяжелые, а везут они их по доскам рысью. Грабарем был, так одной пары лаптей на месяц хватало, а в землекопы перешел — за три дня стал пару снашивать.

Наш автобус сильно тряхнуло на выбоине, и сосед сразу открыл глаза.

— Где мы? — спросил он, приглядываясь к мелькающим мимо перелескам.

— Спи, — сказал я, — еще до Коломны не доехали.

Но он стал рассматривать шагающие вдоль дороги опоры высоковольтной линии и окончательно проснулся.

— Плохо так отдыхать, — сказал он вдруг, видимо вслух продолжая свои мысли.

— Как? — поддержал я разговор.

— Ребята из деревни кто в город уехал, кто на центральной усадьбе. А тут дождь, слякоть. Две недели со старухами в дурака играл.

— Может, в шахматы? — спросил он после небольшой паузы и привстал, чтобы достать чемодан; но я отказался: что-то не хотелось думать.

— Здесь веселее живется? — спросил я у него.

— Еще бы. Ребят много, все свои. Полтора года и работаем и живем вместе.

— А как заработок? — поинтересовался я.

— Не жалуюсь, — ответил парень.

— Хватает?

— Не так чтобы очень… мать же у меня, сестра в городе на курсах, ей подкидываю. Сам приоделся, — выставил он из-под широченных штанин носки желтых замшевых туфель, — лишних капиталов не водится.

— Что делаешь на стройке-то?

— В бригаде бетонщиков Макеева, — отрапортовал он.

— Это что же, самая передовая бригада?

— Бригада что надо, — заулыбался сосед.

Я тоже улыбнулся ему в ответ и задумался.