Свет в окне

Сумка и несессер упали на пол, она наклонилась, и мужчина наклонился одновременно с нею, подбирая выскользнувшие вещи. Настя почувствовала запах дорогого одеколона. Выпрямившись, человек оказался пожилым коренастым мужчиной с седым бобриком волос над высоким лбом и серыми, глубоко сидящими глазами. Он виновато улыбнулся, и голос тоже звучал виновато:

– Простите, пожалуйста! Вот ведь задумался…

Ничего страшного не случилось: собрала раскатившиеся вещицы, проверила – вроде все на месте. Вскинула на плечо сумку и хотела было пройти, как он предложил:

– Давайте я вас провожу. Ведь вы в вагон-ресторан идете?

Вагон-ресторан, с умывальными причиндалами? А почему бы и нет, вдруг подумала Настя, в отпуске я или не в отпуске? Какие-то мысли, если они и были, тоже, казалось, стараются попасть в такт постукиванию колес, потому что думалось уже на ходу. Неожиданный спутник уверенно и легко придерживал ее за локоть, открывал дверь тамбура с неизменным: «Виноват», и это очень подходило к ненавязчивому горьковатому запаху его одеколона.

Вагон-ресторан, вопреки Настиному опасению, только начинал заполняться.

– Прошу, – мужчина пропустил ее к окну, сам сел напротив.

Пока Настя соображала, стоит ли задерживаться здесь, одновременно посматривая на свое отражение в стекле, человек протянул руку:

– Давайте знакомиться: Баев, Степан Васильевич.

Быстро подошла официантка и приветливо кивнула Баеву. Скосив глаза на окно, Настя поправила волосы и спросила, часто ли он ездит этим поездом.

Да, просто сказал он. Приходится ездить часто: работа.

Продолжения, однако же, не последовало. На ее вопрос о работе легонько покачал головой: «Это скучно рассказывать, особенно даме», – и действительно не рассказал.

Зато оказался на редкость внимательным слушателем, словно Настины экскурсоводческие рассказы ему были чрезвычайно интересны. Вопросы задавал ненавязчиво, деликатно. Когда принесли котлеты по-киевски, произнес с притворной серьезностью:

– Теперь я, как Шахерезада, должен прекратить дозволенные речи. – И неожиданно добавил: – Вы, наверное, частенько готовите для мужа что-то вкусное, признайтесь?

«Признаваться» было не в чем. Побалуешь, пронеслась горькая мысль, если в очереди отстоишь и купишь что-то соблазнительное – например, твердый кусок рыбы, замороженной до полной неразборчивости вида и возраста. Или ломоть сырой печени, был такой случай, когда она шла домой пешком, боясь сесть в троллейбус, и чувствовала себя, как убийца, потому что пакет был в кровавых пятнах, из него капало.

Говорить ничего не пришлось.

Отламывая маленькие кусочки хлеба, он сказал, что его жена перестала готовить из-за болезни. Серьезная, да; предстоит операция.

Под стук разогнавшихся колес Настя медленно орудовала вилкой и ножом, чтобы не было слышно бряканья о тарелку, словно больная жена Степана Васильевича находилась совсем рядом.

Потом она часто задавала себе вопрос, знал ли в тот вечер Степан Васильевич, что не кому иному, как будущей своей второй жене говорил о первой? Нет, едва ли; да и сказал только о болезни, но, судя по тому, что после этого замолчал и смотрел в тарелку, стало ясно, что на благополучный исход надежды нет.

Пока ждали десерт, Настя незаметно рассматривала его руки, широкие сильные кисти с плоскими квадратными ногтями, и переводила время от времени взгляд на лицо. Они обменивались короткими фразами – легкими, ни к чему не обязывающими, так что диалог выходил непринужденным, вроде дачной игры в бадминтон, и реплики могли быть прерваны паузой, как случается, если волан падает в траву и один из игроков бежит его поднимать. Отпуск и работа, новые фильмы, дети растут так быстро (у Баева детей не было), свежие публикации (читать, к сожалению, он не успевал). Она чуть было не ляпнула: выйдете на пенсию – будете успевать, вот как моя свекровь. Сработал самоконтроль; помогло и то, что вид у Степана Васильевича был совсем не пенсионный. И при чем тут свекровь, разозлилась на себя Настя. Улыбнулась: «Не огорчайтесь: там почти нечего читать», – вспомнив, что в купе ее ждет «Иностранка».

– Очень советую: попробуйте «Наполеон», – предложил Степан Васильевич.

Нет уж, спасибо: «Наполеон» нужно есть только в домашних условиях и в одиночестве. Как ни осторожничай, вся вкусная штукатурка сыплется на стол, на колени, крем обязательно плюхнется на платье…

Когда официантка принесла счет, она потянулась к сумке, но Баев с улыбкой покачал головой и остановил ее руку.

Он проводил Настю до купе. В тамбурах, обходя куривших, слегка придерживал ее локоть; когда открывал дверь, негромко говорил: «Прошу».

– А вы в каком вагоне? – поинтересовалась Настя – не потому что было любопытно, а чтобы не молчать.

Оказалось, «СВ».

«Степан Васильевич», подумала она.

Настя никогда не была внутри спального вагона, но говорить об этом было ни к чему. Ничего, я тоже когда-нибудь поеду в спальном, назло вот таким, которые запросто ездят в нем на работу.

…Спустя полтора года спальный вагон стал явью, и как раз сейчас, в этом самом вагоне, Настя едет в ГДР.