Свет в окне

Летом можно отправиться в отпуск на Черное море, об этом Настена давно мечтает. Карлушка тоже загорелся: Грузия! Армения! Мы же собирались, помнишь? Настя не помнила, хоть он произнес смешное слово «Мцхета», словно чихнул. «Грузия? Армения? – удивилась она, – а зачем?» Он улыбнулся: «Красиво. Я никогда там не был». Пансионат тоже красивое слово, подумала Настя, и я никогда там не была – ни на Черном море, ни в пансионате, который в ее воображении был связан с нарядным и беззаботным отдыхом на море. Мы с мужем отдыхали в пансионате на Черном море. Отпускных вполне хватит на нормальный отдых. Осенью будет не до этого: пятый курс, диплом, залежавшиеся Форсайты, которых можно будет взять с собой на Черное море и неторопливо перечитать.

С такими приятными мечтами Настя вернулась домой. Прошла по квартире, пустой в это время дня; включила радио.

И так же, как в жизни каждый,
Любовь ты встретишь однажды,
С тобою, как ты, отважно
Сквозь бури она пойдет.

Одно и тоже: бури, отважно… Как будто маршируют и бухтят себе под нос, а не поют. В зубах навязло. Затянула поясок халатика, раскрыла тетрадь с конспектами и красиво написала вверху страницы: «План урока». Достала из портфеля учебник, и в это время позвонили в дверь.

На площадке стояла женщина с раздутой почтовой сумкой – не на боку, а скорее на животе. По лестнице поднималась Лариса. Почтальонша держала в руке конверт.

– Роспись мне нужна, девушка, – она совала Насте растрепанную тетрадку, – вот тут.

Письмо было адресовано Ларисе, которая уже стояла у двери.

Настя ей кивнула и протянула конверт. Не от Лизы; а жалко. Она вернулась в комнату, но дверь закрыть не успела, потому что Лариса вскрикнула. Настя быстро обернулась. Свекровь протянула письмо.

Короткий машинописный текст извещал, что «ответственный квартиросъемщик» должен освободить занимаемую им и членами его семьи жилплощадь в трехмесячный срок со дня получения настоящего уведомления. По всем вопросам следовало обращаться в квартирный отдел горисполкома по адресу…

Следовал адрес.

Через три месяца можно ехать на Черное море.

Можно было ехать на Черное море – еще час назад можно было ехать, еще полчаса…

Гады.

– Гады, гады! Какие гады!

Она выкрикивала эти слова во весь голос, стоя в прихожей и ничего не видя перед собой, кроме разорванного конверта с горисполкомовским штампом.

– Гады!

Лариса, все еще стоявшая в застегнутом пальто, осторожно положила невестке руку на плечо: «Настенька, детка…», однако та резко стряхнула руку и продолжала выкрикивать свое «гады, гады!». Потом с ненавидящим прищуром смерила глазами свекровь и бросилась в комнату, так сильно хлопнув дверью, что Лариса в испуге прижала ладонь ко рту, боясь поверить, но безошибочно поняв, что слово относится и к ней тоже.

На следующий день в горисполкоме все разъяснилось. Ларису с Карлом принял начальник квартирного отдела, приветливый суетливый толстяк, часто поправлявший падающий на лоб зачес. Он вышел из-за стола и пожал обоим руки, потом усадил их и уселся сам.

После чего сообщил, что в том доме, где они живут, квартиры предоставляют только заслуженным творческим работникам и старым большевикам.

– Ваша семья ни к одной категории не относится; такого вот плана, – закончил толстяк и даже развел слегка руками, демонстрируя сожаление.

– Квартиру дали моему мужу, – взволнованно начала Лариса, и толстяк с готовностью закивал.

– Как же; конечно. Творческих деятелей стараемся обеспечивать. Создаем, так сказать, условия; такого плана. Республика высоко ценит заслуги писателя Лунканса, и я лично вам очень сочувствую в связи вашей потери. Однако вы сами понимаете, что…

Они должны были, вероятно, сами догадаться, что заслуженных творческих работников хоть отбавляй, и всем требуются квартиры, квартиры, квартиры.

Карлушка боялся, что мать заплачет: у нее подрагивали губы.

– Я понимаю, – он посмотрел на толстяка, – но здесь сказано: «в трехмесячный срок освободить». А куда нам деваться?

Чуть не вылетело: «Хоть мы не творческие работники».

– Вот с этого мы и начнем, – толстяк перестал скорбеть о «писателе Лункансе» и стал деловитым. – У нас в стране люди под мостами не ночуют. Или там на улицах, такого плана. Вам с матерью будет выделена жилплощадь из имеющегося фонда. Такого плана. Вы получите смотровой ордер, а полагается вам на двоих…

– Нас трое, – спокойно поправила Лариса.

Толстяк удивился:

– А кто третий?

– Моя жена, – ответил Карл.

Квартирный начальник озабоченно перелистал бумаги на столе, нашел, по-видимому, нужную, покивал и, пробежав глазами, начал объяснять, что «…согласно законодательству о порядке обеспечения жильем, в настоящее время на семью из троих человек полагается двадцать четыре квадратных метра жилой площади». Он пристукивал в такт карандашом по бумаге и повторял, с нарастающим раздражением, уже сказанное.