Свет в окне

Да, суетливая кременчугская старуха давно перестала ее раздражать, и что-то даже царапалось в душе, когда натыкалась в шкафу на тюлевые занавески, – как затолкала их в негодовании на верхнюю полку, так и остались лежать. Более того, Таисия понимала, каким мощным сдерживающим средством было для мужа Дорино присутствие. Может быть, поэтому ответные письма выходили легко и содержали описание утренника в детском садике, костюма и пальто, которые были куплены Володьке, предстоящей поездки на дачу, а также неопределенное обещание когда-нибудь приехать в Кременчуг. Фразы получались беззаботные и ладные, особенно радушное пожелание крепкого здоровья Доре и горячие приветы незнакомой Мусе с чадами и домочадцами. Интересно, что она из себя представляет, эта Муся, лениво думала Таечка, заклеивая конверт, и тут же забывала о Мусе, потому что вне письма остались гораздо более насущные вещи: хроническое безденежье, вечно пьяный муж и неприятное слово «энурез».

А тут еще папиросы кончились.

Следующее послание от свекрови приходило с пугающей быстротой, и снова нужно было писать о самом безобидном и хорошем в их жизни, однако все безобидное и хорошее вдруг выворачивалось какой-то уродливой изнанкой, отчего отосланное письмо больше походило на пародию.

Утренник в детском саду Ленечка пропустил: начал кашлять так свирепо, что заподозрили коклюш. Оказалось, бронхит с астматическим компонентом; иди знай, что хуже. А вот этот компонент как раз и хуже, сказала медсестра, приходившая делать уколы.

Или взять хотя бы это пальто, которое она с таким трудом добыла для Володьки. Денег наодалживала, моталась в универмаг чуть ли не каждый день: вдруг выбросят? И выбросили, только она в это время сидела с Ленечкой дома на больничном. Когда пришла на работу, застала Музу в слезах. Та купила пальто своему кто-он-ей-там (хахалю, в общем), да польстила размером: мелковат оказался хахаль. Муза, дуреха такая, бирку срезала – сюрприз хотела приготовить. Вот и приготовила, только не хахалю, а Володьке: на нем сидело идеально, как влитое. Пальто, что и говорить, породистое: темно-серый ратин в рубчик, типично мужской материал. Добротное пальто. Муза так рада была от него избавиться, что предложила подождать с деньгами, а тут как раз зарплата – те, что приготовила было, почти разошлись. На что? А по мелочам утекли; хоть бы халтурка подвернулась.

…Добротное пальто, что и говорить, и Таечка необычайно им гордилась. Потому что вид у Володьки совсем другой стал. Не дядя Федя (матушка обязательно добавила бы про царство небесное), нет; однако вроде уже и не совсем Володька, вид такой… одухотворенный. Начал носить – со шляпой, естественно, причем выяснилось, что шляпа ему тоже идет – вон Клавка-дворничиха его в коридоре не узнала даже, а ведь всегда здоровается.

А потом пришел без пальто. Совсем без пальто, в одном костюме. Шляпа, впрочем, сидела на голове, хоть и криво, но была в таком виде, чтобы лучше бы он шляпу потерял, чем пальто, за которое она еще не полностью расплатилась с Музой. Где, как?! – все вопросы остались без ответа, еще и раздевать его пришлось да костюм в чистку тащить; спасибо, хоть в тот вечер не дебоширил.

Сволочь, какая же сволочь, бессильно думала она, стоя во дворе с папироской. Какая сволочь, просто зла не хватает…

От всего этого было уже не до писем – пускай сам теперь своей мамаше и пишет; хотелось только на свежий воздух.

Но вдруг случилось чудо! Именно чудо, потому что Таисия не знала, как иначе назвать бесплатную путевку в санаторий, которая свалилась на «эту сволочь», и в санаторий не куда-нибудь, а в Анапу, к тому же на двойной срок!! И матушка, и покойная бабка не преминули бы торжественно сказать, что есть, мол, бог на небе, хотя она, Таечка, не могла представить себе, что кто-то может на полном серьезе верить в этот бред сивой кобылы. «Ты крещеная, Тайка!» – говорила мать, когда она легко развенчивала глупые предрассудки. Раз навсегда Таисия тогда поставила ее на место – и заодно поставила точки над «и», решительно парировав: «Я никого не просила меня крестить и мозги мне зас…ть не позволю!».

Хорошо отшила.

Хотя путевка была чудом, матушкин бог не имел к нему никакого отношения: путевку обещали – и выделили. А кому же давать – здоровым, что ли?

Дача была хороша тем, что можно будет долго не видеть Сержанта. Тем более что он вообще уезжает в Анапу – это было далеко, Олька проверила по карте, и уезжает надолго. А в остальном дача – что-то вроде класса, только не тридцать восемь человек, а шестеро: сестры Лена с Юлей, Димка, Гришка, Людка и она, Олька. Не считая мелочь пузатую вроде Ленечки.